Город стоял весь в руинах, в гари и копоти недавно закончившихся боёв, но жители уже потихоньку копошились на пепелищах, разгребали завалы, приспосабливали то, что можно было использовать, для жилья. Батя дошёл до берега Волги. Берег весь был усеян разбитыми катерами, лодками и пароходами. Были тут и разбитые немецкой авиацией баржи с солью. Соль была похожа на глыбы льда, выброшенного на прибрежный песок. Охранял ее сторож, хмурый мужик с винтовкой, в оборванной, старой солдатской шинели и шапке-ушанке, на которой чернильным карандашом была нарисована пятиконечная звезда.
Он строго спросил:
– Чего тебе, малец?
– Да, вот, дяденька, мне бы соли!
– Не положено.
– Так вы, дяденька, не подумайте, я же не за просто так. У меня махорка имеется.
– Не врёшь? А ну покаж.
Отец вынул из-за пазухи хранимую пуще живота махорку. Протянул сторожу замызганный холщёвый мешочек.
– Вот, дяденька, не вру.
«Дяденька» взял мешочек с драгоценным зельем, растянул края, засунул в него весь свой длинный закопчённый нос, жадно вдохнул, блаженно прикрыв глаза.
– Ты откуда ж будешь, малый?
– Так мы тамбовские, Токарёвку знаешь? Как на Грязи ехать. Может, слыхал?
– Не-а.
– А Жердевку?
– Погодь. Это где сахзавод?
– Ага. Так за Жердевкой, не доезжая Обороны. Вот там, между имя и есть Токарёвка.
– Ясно. У тебя есть, во что соль-то взять?
– А как же, мешок есть.
– Ну, тогда пошли.
Отец достал из-за пояса грязный картофельный мешок и вприпрыжку поскакал за сторожем. Не отставал, волновался, как бы тот его не наманул. Подошли к бело-серой ледяной горе. Сторож вытащил припрятанный ржавый лом. Ударил раза два и отколол добрый кусман соли. Приподнял, попробовал на вес.
– С пудика полтора будет!
– А ещё можно, дяденька?
– Куда тебе, паря?! Мне не жалко, да ты этот-то, боюсь, не осилишь.
– Не боись, я жилистый.
Солнце светило ярко и играло искрами на белоснежных соляных сколах. Сторож помог бате засунуть глыбу в мешок и, указывая на разбитый дом, стоящий в метрах ста от них, сказал:
– Видишь дом? Так вот немец там был, только дальше его не пустили. Народу тут нашего, паря, легло – страсть страшная! Теперь, помяни моё слово, погоним мы Гитлера до самого Берлина, в рот ему дышло! – Мужик резко ударил левой ладонью по правой руке выше сгиба и выбросил вверх могучий заскорузлый кулак. – А вот это он видел?!
Дальше он изобразил такую витиеватую фигуру речи, да так мастерски завернул, что отец только рот открыл.
– Чего