– Да? А я нечего не получал, – выдавил улыбку я. Воцарилась долгое мучительное молчание. Вышла Евгения Петровна, Олина мама, большая мастерица по приготовлению разных вкусностей, выпустив на улицу вместе с клубами пара знакомые запахи выпечек, тоже удивилась не меньше дочери.
– Ну, заходи, раз приехал. Но только зачем? – спрашивала Оля. Не то меня, не то сама себя.
– Ты что делаешь, доченька? Хочешь себе жизнь поломать? Не делай этого! Пусть идет своей дорогой.
– Я уже приехал, – многозначительно проговорил я.
– Ну что ж, заходи коли так. Не выгонять же тебя на улицу, на ночь глядя.
В доме ничего не изменилось. Так же было тепло и тесно. По-прежнему делила избу деревянная перегородка, за которую справа втиснулся гардероб с зеркалом. За ним у окна Олина кровать. На ней, по всей видимости, укрывшись газетой от падающего света, в тельняшке спал Олин муж. А слева на другой кровати за печью тоже спал, мой большой друг Иван Андреевич Краюхин. С которым, еще летом, мы как родственные души, сразу же нашли общий язык.
После стычки с браконьерами во время работы в лесничестве, он оглох на оба уха. И теперь, как инвалид, был на пенсии и управлял нехитрым домашним хозяйством.
Посредине комнаты стоял стол. За ним комод. А на ней телевизор:
– …В Ленинграде ноль плюс один, осадки. В Москве ночью ноль минус один, днем ноль плюс три, снег с дождем….
В углу, у самой двери справа, пытался щипать специально засушенные на зиму липовые веники, рыжий теленок. Они обычно появляются в марте, но в этом году все перепуталось, и я уже перестал удивляться. Слева гудела печь. На плите что-то фырчало, распространяя по избе вкусные запахи и возбуждая аппетит. На скамейке я заметил свою злополучную чеканку – мой подарок. Теперь, по всей видимости, служившей подставкой, которая при моем появлении тут же исчезла.
– Эй, подъем! Поедем за соломой. Быки голодные стоят! – нарочито весело пропел я, тряхнув спинку Краюхинской кровати. – Пропадать, так с музыкой!
Краюхин тут же соскочил с кровати:
– Фу ты, чуть Новый год не проспал! – проговорил он, молодцевато тряхнув слегка седеющей шевелюрой жестких волос.
– Давно приехал-то?
– Только что, – ответил я. Кстати, говорить для Краюхина вслух не было необходимости. Достаточно было внятно шевелить губами, и он понимал. Мы обнялись. Зашевелилась и газета. Потискав меня и отпустив, Краюхин как-то виновато скалал, – Да-а, видно не судьба… – потом, оживившись, добавил. Я, было, прилег отдохнуть, и уснул, черт его дери!
– А это такая примета-перед приходом неожиданного гостя всегда ко сну клонит, – вмешалась Евгения Петровна, ставя на стол горку оладьей, добрая женщина с болезненным лицом, много повидавшая на своем веку и поэтому рано постаревшая.
– Ну, Алеша, раздевайтесь, садитесь, ужинать будем. Вань,