Часто, едва ли не каждый день с начала нашего знакомства, какое-нибудь случайное слово в разговоре напоминало мне, что Себастьян – католик, но я относился к этому как к чудачеству вроде его плюшевого мишки. Мы не говорили о религии, но однажды в Брайдсхеде, на второй неделе моего там пребывания, когда мы сидели на террасе после ухода отца Фиппса и просматривали воскресные газеты, Себастьян вдруг удивил меня, со вздохом сказав:
– О Господи, как трудно быть католиком.
– Разве это для вас имеет значение?
– Конечно. Постоянно.
– Вот не замечал. Вы что же, боретесь с соблазнами? По-моему, вы не добродетельнее меня.
– Я гораздо, гораздо порочнее вас, – с негодованием возразил Себастьян.
– В чем же тогда дело?
– Кто так молился: «Боже, сделай меня добродетельным, но не сегодня»? Не помните?
– Нет. Вы, наверное.
– Я-то конечно. Каждый вечер. Но не в этом дело. – Он снова вернулся к разглядыванию страниц «Всемирных новостей». – Опять скандал с вожатым бойскаутов.
– Вас, наверно, заставляют верить во всякую чепуху.
– А точно ли это все чепуха? Мне иногда она кажется до жути разумной.
– Но, дорогой Себастьян, не можете же вы всерьез верить во все это?
– Во что?
– Ну, вот в Рождество, и звезду, и волхвов, и быка с ослом.
– Нет, отчего же, я верю. По-моему, это красиво.
– Но нельзя же верить во что-то просто потому, что это красиво.
– Но я именно так и верю.
– И в молитвы верите? Что можно стать на колени перед статуей и произнести несколько слов – не обязательно даже вслух, а просто в уме – и этим изменить погоду? Или что одни святые более влиятельны, чем другие, и нужно правильно выбрать святого для каждого дела?
– Да, конечно. Помните, в прошлом семестре я брал с собою Алоизиуса и оставил неизвестно где? Я все утро молился как сумасшедший святому Антонию Падуанскому, и сразу же после обеда я сталкиваюсь в Кентерберийских воротах с мистером Николсом, и у него в руках Алоизиус, и он говорит, что, оказывается, я забыл его у него в пролетке.
– Ну хорошо, – сказал я, – если вы способны верить во все это и не стремитесь быть добродетельным, в чем же тогда трудность быть католиком?
– Раз вы не понимаете, то, значит, и не поймете.
– Нет, но все-таки?
– Ах, Чарльз, не будьте таким нудным. Я хочу прочитать про женщину из Гулля, которая употребляла инструмент.
– Вы сами начали разговор. Я только успел заинтересоваться.
– Больше не обмолвлюсь ни словом. При рассмотрении дела было принято в соображение тридцать восемь аналогичных