– Я был на мессе в Старом Дворце, – сказал он. – Я не ходил целый семестр, и на прошлой неделе монсеньор Белл два раза приглашал меня на обед, а это уж я знаю, что значит. Ему писала мама. Вот я и пошел, сел в передний ряд, на самом виду у него, и положительно орал «Богородица Дева, радуйся», когда кончилась служба; так что теперь с этим покончено. Ну, как вы поужинали с Антуаном? О чем разговаривали?
– Разговаривал главным образом он. Скажите мне, вы были с ним знакомы в Итоне?
– Его исключили через полгода после моего поступления. Я помню его. Он всегда был заметной фигурой.
– Он ходил с вами к мессе?
– Не помню, по-моему, нет. А что?
– А с вашей семьей он знаком?
– Чарльз, какой вы нынче странный, право. Нет. Насколько мне известно, не знаком.
– И с вашей матерью в Венеции не встречался?
– По-моему, она что-то такое рассказывала. Только не помню что. Кажется, она гостила у наших итальянских родственников Фольере, а Антони со своей мамашей приехал и остановился в гостинице, и был какой-то вечер у Фольере, куда их не пригласили. Мама мне что-то об этом рассказывала, когда я сказал, что знаком с ним. Не знаю, зачем ему непременно хотелось быть на вечере у Фольере, княгиня так гордится тем, что в ее жилах течет английская кровь, она ни о чем другом говорить не может. Да против Антуана никто ничего не имел, по крайней мере всерьез, как я понял. Затруднения были связаны с его мамашей.
– А кто такая герцогиня де Венсанн?
– Поппи?
– Стефани.
– Об этом вам лучше расспросить Антуана. Он утверждает, что имел с ней интрижку.
– Правда имел?
– Вероятно. В Каннах это, по-моему, обязательно для всех. Почему это вас интересует?
– Просто я хочу знать, много ли правды в том, что Антони говорил мне вчера вечером.
– Ни слова, я думаю. В этом его обаяние.
– Вы, может быть, считаете, что это очень мило, а