«Кефир будешь? – Лёник искал что-то под столом, гремел банками. – Есть кефир».
Я помотала головой. Представила этот кефир. Потом курили, он свое, я свое.
«Жизнь еще не кончилась», – достала зажигалку.
Чай крепкий, сна не было. Лежала не раздеваясь и рассказывала ему, как он восстановится в театр, зашьется, станет известным, приедет к нам на лето. И мы все поедем отдыхать. Слышишь? Ну а почему не в Бултыхи? Они еще, наверное, существуют.
«Существуют», – Лёник сел на своем топчане. Посидел немного, снова лег и накрылся с головой.
Потом мы не виделись года два. Потом… Суп с котом. Он уже жил непонятно где. Подвал, запах сырости и еще запах чего-то. «Чем пахнет, Лёпс?» Проснулась ночью, побродила в темноте, голова гудит, нашла Лёника возле газовой плиты, глядел на пламя и курил. На огне шипела кастрюля, шел запах. Мне стало не по себе, я спросила, что он готовит. Он молчал. Я повторила вопрос.
«Суп с котом».
Поднял крышку.
Потом я час мерзла возле метро, ждала открытия. Рядом курила путанка, поглядывала на меня.
Когда я убегала, он сказал, что пошутил. В кастрюле плавала кошачья голова. Может, показалось. Может, надо было остаться? Ну, осталась бы, и что?
Сидела в пустом вагоне, путанка спала рядышком.
Тупо глядела в схему московского метро. «Жизнь только начинается».
Через год у меня уже был английский. Потом два года у турков, потом уже была своя фирма. Своя строительная фирма. Свое кафе, «Аркадия». Два года в десятке самых состоятельных женщин города. Пока не рухнул бассейн.
Воскресенье, утро. Мы идем в церковь.
– Не беги, мам!
То еле шевелится, то третью космическую врубила.
Церковь недалеко. Ноги вялые. Нет уж, раз решили. Потом на рынок. Крыжовник. Мама яйца еще хочет, вот такие они тут, говорит, а цены – не поверишь.
– Служба уже началась, – опять понеслась галопом.
– Ну не по билетам же!
Церковь новая; мама сует мне платочек из сумки.
После обеда играли на берегу с Лёником в родинки. Считали их друг на друге. Я победила, я вообще чемпион по родинкам. Лёпс обиделся и ушел купаться. Специально далеко уплыл, чтобы я думала, будто он утонул, и бегала по берегу, как в прошлый раз. А я и не думала бегать. Еще раз пересчитала родинки и пошла в корпус. Если он утонет, мне больше будет жалко маму, потому что она его очень любит, а я его еще сильней люблю. Пока шла и слезы вытирала, он меня догнал и пошел рядом мокрый, будто ничего и не было. И сланцы хлюпают.
«Лень… А ты веришь в вампиру?»
«В чего?»
«Ну, в вампиру эту, которую рассказывал?»
Он смотрит на меня.
Резко дергает меня за руку:
«Бежим!»
Несемся мимо шахмат, кино, клумбы, Орджоникидзе, чуть не сбиваем Альберта, через Храм воздуха.
«Ты чего… Ты куда?» – пытаюсь вырвать руку.
Забегаем за забор, останавливается. Сердце стучит, темно и воняет чем-то.
«Лёнька, ты чё?»
Его лицо начинает меняться. Глаза делаются огромными.
«Я не Лёня. Я…»
Я