– Позвольте заметить, Прохор Николаевич, что в док вообще рекомендуется втягиваться с помощью буксиров.
– Знаю. Так вот. Сходи к диспетчеру порта. Потребуй пару буксиров. Скажи: неотложное дело, корабль готовится к войне…
В дверях уже стоял салогрей Мордвинов.
– А тебе что?
– Куда жиротопку девать? – спросил матрос.
– А куда ты ее думаешь деть?
– Куда?.. А вот выволоку на палубу и спихну за борт. Надоела она мне, проклятая. Я весь уже провонял из-за нее…
– Нет, так нельзя, – возразил Рябинин. – Надо сдать ее в порт под расписку. Отвезти и сдать, как положено.
– Я не лошадь, – сказал Мордвинов, – чтобы котлы на себе таскать.
– А ты найди лошадь.
– А где я возьму денег на лошадь?
– Позвони в порт. Ты же грамотный… Кстати, постой, – остановил его Рябинин. – Я, конечно, понимаю, что дипломат из тебя не получится. Но только надо быть немного повежливее. Вот вчера ты пришел ко мне…
– А там какой-то фраер сидел, – перебил его Мордвинов. – Он мне сразу вопрос: «Ты кто такой?..» А я не люблю, когда со мной так разговаривают.
Рябинин весело рассмеялся:
– Ну ладно. Иди, дорогой товарищ Мордвинов. Только учти: мы становимся людьми военными – теперь от тебя вежливости будет требовать устав…
После салогрея пришел тралмейстер Платов.
– Тралы сдавать? – спросил он.
– Да, в такелажные мастерские.
Платов неловко топтался на месте, комкал в руках зюйдвестку, не уходил.
– Ну, чего вздыхаешь?
– Ох, до чего же мне жалко расставаться с ними, с тралами-то, – начал тралмейстер. – Такие уловы брали – и вдруг… Ведь вся страна ждала от нас трудовых подвигов, ведь мы горели, товарищ командир, желанием выполнить…
Рябинин резко оборвал его.
– Уходи отсюда! – сказал он. – Я громких слов не люблю!..
Сердце боцмана, хватившее горя на своем веку с избытком, умело чувствовать заранее. Точно так же, как предугадывали плохую погоду его больные ноги, чему немало удивлялся штурман: «Антон Захарович, опять точно по барометру!..» Вот и сегодня, когда вызвал его к себе Рябинин, Антон Захарович сразу почуял приближение какой-то беды. А когда услышал от капитана первую фразу, то долго сидел молча, опустив худые плечи: «Вот она, беда-то! Подошла!..»
– Это что же, Прохор Николаевич, – глухо сказал он наконец, – не доверяете, стало быть?
– Нет, боцман, я тебе всегда доверял. Ты всегда мог заменить меня на палубе, ты боцман хороший…
– Да я ведь… Прохор Николаевич, небось сами знаете… Каждую фитюльку, каждое весло облизать готов. У меня ведь дома такого порядка никогда не было, какой я на «Аскольде» держал… Или я уж… Эх, вы! Старика обидеть нетрудно…
И его голова опустилась еще ниже. Он весь как-то обмяк, осунулся, постарел. В заскорузлых пальцах вертел папиросу, и пальцы его дрожали, осыпая табак.
Рябинин подошел к боцману, положил