– Не говори ерунды. Нам обязательно нужно от него узнать, что о нас известно в полиции. От этого зависит, придётся ли куда-то срываться или можно спокойно продолжать работать здесь.
– Так это он нам и сказал!
– А мне и не нужно, чтобы он сообщал это впрямую. Достаточно только поговорить и с ним, и всё станет ясно. Пойди, запри входную дверь, там есть щеколда.
Слышу, что он выходит и возится со щеколдой. Открываю глаза: сижу на диване, на руках наручники. Передо мной лицо Милдред.
– Привет, Мэтт! – говорит она без тени смущения или досады, а вполне даже дружелюбно.
– Привет и тебе, Жадный Чак! – отзываюсь я.
Входит Генри и настороженно поглядывает на нас обоих. Пистолет у него действительно с глушителем.
– Ага, значит, вычислил? А не скажешь, когда?
– Не всё ли равно? Да и какой смысл мне об этом говорить: вы же собрались меня прикончить, и любая моя с вами откровенность ничего не изменит.
– Ну, а почему бы просто не удовлетворить любопытство женщины? Бескорыстно. Мэтт, мне и в самом деле очень интересно, когда и как ты это узнал! Почему-то у меня с тобой ничего не получается: ты прямо какой-то непотопляемый! До встречи с тобой у меня не было ни одной осечки.
Если мыслить чисто логически, то никакого смысла в затягивании времени нет: любой наш самый длинный разговор не продлится до шести часов вечера, чтобы Вильямс, обеспокоенный, что меня нет на месте, примчался бы сюда и спас вторично. Но это только чисто логически. Когда идёт речь о жизни, цепляешься за любую возможность оттянуть конец, надеясь, что за это время что-то изменится и откуда-то придёт спасение. Поэтому соглашаюсь.
– Хорошо, но с условием: сначала ты ответишь на все мои вопросы.
– Это справедливо. Мне особо спешить некуда, я могу это узнать и как-нибудь потом, а вот у тебя такой возможности уже не будет. Спрашивай.
Она усаживается в кресло с правого боку от меня. Ни дать ни взять – непринуждённая беседа. Правда, мне сидеть не так удобно, как ей.
– Для чего на самом деле был весь этот цирк с убийством клерка вместо Дзанутти? В самолёте, в бытность твою агентом ФБР, твоё объяснение прозвучало логично: Дзанутти убивать нельзя, потому что он нужен живым, чтобы взять Жадного Чака. Но поскольку ты и есть Жадный Чак, то какой в этом был смысл? Только будь добра, отвечай на этот раз честно, твоей ложью я уже сыт по горло. Если пойму, что ты снова врёшь, ни на какую мою откровенность не рассчитывай.
– Что ж, тоже справедливо. Слушай. О том, кто я на самом деле, не знает… не знал ни один человек, кроме Генри, Дзанутти считал меня своим помощником и вообще своим человеком, поэтому ничего не скрывал. Когда я узнала, что этот мошенник утаил весьма неслабую часть доходов, он был обречён. Несмотря на то, что все его художества хорошо известны полиции, никаких прямых доказательств