– Ее песни?! – скривился Стас. – Мы – ее песни?!
Издевательски вихляя тазом, он заголосил на музыку «Кис-кис, брысь»:
Милый, милый, милый,
Зацелуй меня,
Милый, милый, от тебя —
Я млею как свинья!..
Он остановился, и в комнате повисла напряженная тишина. Наконец, ее прервала прима, прошептав:
– Гениально.
– То, что нужно, – тихо подтвердил Грелкин и смачно щелкнул пальцами.
– Записано! – сообщил Перескоков, помахав телефоном.
– Придумал! – заявил носатый.
– Ну, что ты еще придумал? – уставился на него Шпулькин.
– Я придумал, какой гадости подпустить, чтобы уж наверняка.
– Ну? – обернулась к нему прима.
– Тема энуреза, – зловеще произнес тот.
– О! – даже на миг не задумавшись, блаженно закатил глаза Перескоков. – Вот что значит профессионализм. В десятку! Нельзя насилие и секс – пусть демонстрируют на сцене волеизлияние и мочеиспускание!
– И призывают к этому зрителей, – прозорливо кивая, добавила прима.
Внезапно глаза Перескокова округлились, и он вдохновенно промолвил:
– Борьба добра со злом. Хит всех времен и народов «Ночной позор»...
Тут только мы со Стасом осознали, что нелепая шутка заходит слишком далеко. Переглянувшись, мы заорали хором:
– Мы не будем мочиться на сцене!
Акулы шоу-бизнеса глянули на нас так, словно это пищали комары, и прима сказала Перескокову:
– Веня, ты пока уведи ребятишек.
– Все-все-все, мальчики, – вскочил продюсер, схватил нас за руки и куда-то поволок. – Вам спать пора, набираться сил надо, впереди большие свершения. А нам нужно делом заняться: подготовить репертуар, расписать гастрольный план, зарядить поэтов и аранжировщиков, договориться по поводу транспорта, организовать фанатов...
– Мы не будем делать этого на сцене! – твердо сказал я, остановившись перед дверью.
– Завтра, завтра поговорим, – ласково сказал Перескоков, впихивая нас в спальню, и захлопнул у нас перед носом дверь.
...Проснулся я от того, что в мобильном заверещал будильник. Первой мыслью было, как мне неохота переться в школу. Но миг спустя я осознал, что нахожусь не дома и никакая школа мне не грозит. Я лежал одетым и обутым на очень шикарной и мягкой трехспальной кровати с балдахином.
Рядом со мной, завладев единственным одеялом, безмятежно сопел укутавшийся почти с головой Стас. Вчера он не удержался и сделал по глоточку из нескольких красивых бутылочек, которые мы обнаружили у Перескокова в баре.
– Эй, – толкнул я его ногой. – Вставай, армахет[3]!
Он резко сел, осоловело осмотрелся и сказал:
– Интересно, кстати, нас завтраком кормить будут?
За что я люблю своего брата, так это за здоровый взгляд на жизнь.
– Мне