Автопортрет. Игорь Угляр

яйцо Кащеево и только потому столь желаное и манящее. Затем погружу нарублено – накрошеное в черный контейр аспидного иссиня черного колеру на четырех кривых ногах шарикоподшипниках. Ко мне дежурно подойдут двое работягмексиканцев и попросят дежурно не перегружать чугунную железяку. Я так же дежурно пообещаю. Каждый раз амиги показывают пальцем до половины и так же каждый раз я гружу на треть больше. Затем обхватив квадратное чугунное аспидно иссиня черно чудовище начинаю его раскачивать с тем, чтобы ухватив ход сдвинуть с места, затем уперев плечом покатить докуда хватит сил, ну еще немножечко вперед, но чугунное чудовище упирается и не дается, оно не хочет вперед, тут я крутану его влево, затем так же резко противоположно, придавая вращательному движению дополнительное усилие и опять буду тащить, толкать, волочить то сзади, то забегая наперед, а когда силы истощатся, тогда я в последний раз крутану его в любую сторону и протяну еще пару метров… и так до тех пор, пока в обнимку с чугунной железякой не достигну ограждения элевейтора.

      Губы копа шевелятся, но я не разбираю слов его. Скорее всего страж интересуется побудительными причинами заставившими прилично одетого джентельмена улечься посреди тротуара. Силюсь ответьть, но горлянка издает некий сдавленый хрип, нечленораздельное бульканье. Еще какое – то время коп раздумыват, затем, видимо убедившись в жизнестойкости любителя понежиться на каменом ложе, исчезает в ночной тьме. Медленно, через карачки, подымаюсь, оглядываясь окрест. Где я? Как очутился здесь?

      «Are you O’key?» – интересуется полногрудая улыбчивая негритянка и из провала памяти возникает добрейшей души страж порядка помогающий водиле грузить бесчувственный куль. Да мэм, мямлю сконфужено. «IamO’key».

      «Мужчина, да что ж вы так пьете?».

      «Мужчина, да на вас же смотреть страшно!».

      Нечто выпадающее из – за стойки. Расскрошеные зубы. Размазаная по стене морда. Вываляная вымазюканая одежина. Подъезд. Подворотня. Беспамятство.

      Я без работы, денег нет, ты в аутсайде. За окном тяжкий ранний весенний вечер, грохот проносящегося трена и выматывающий душу нудный мелкий моросящий дождь. Меня начинает рвать. Некая невидимая сила начинает рвать, корежить, испепелять изнутри, я не нахожу себе место и знаю что не найду его ни когда как знаю что ждет меня сегодня, завтра и всю оставшуюся жизнь как знает будущнусть свою идущий под нож неоперабельный больной корчась от невыносимой боли кричащий во всю силу своих больных легких в ночную тишину: «Морфию мне, морфию…!». Нечто подобное более тридцати лет тому на канале Грибоедова, уйди она – и я бросился бы в канал, это ощущение внутреннего ожога и непереносимой боли осталось оттуда навсегда, я носил его в себе все эти годы как земля хранит взрыватель неразорвавшейся бомбы, споры чумы, как планета вращается вокруг Солнца – вечно, и вот сейчас бомба взорвалась, открылись споры, сошла с орбиты планета, и я немо разрываю ночную тишину: «Морфию мне, морфию…!».

      Мне