Летом 1917 года обстановка в Москве становилась все более острой. Праздничные молебны на дворе у красильного цеха сменились митингами. Кто только к нам ни приходил! Мальчишки были первыми: все же интересно, что там будет, кто кого ругать будет. Когда стали повзрослее, стали понимать кое-что, могли отличить выступление большевиков от других ораторов. К нам часто приходили большевики, а вот к нашим соседям на кожевенный завод повадились эсеры (Спиридонова) и меньшевики (Иерусалимский). Там были даже драки на митингах.
Где какая демонстрация – мы, мальчишки, также были впереди. Два случая я довольно хорошо помню. Было это во время октябрьского восстания. Один из подростков вашего цеха, некий Рябов, был старше нас года на два, и мы смотрели на него как на знающего человека. Он показал нам пистолет, который заряжался дробью, и сказал, что дворами может нас провести на Павелецкий вокзал. Мы, конечно, пошли за ним. А по дороге каждому хотелось потрогать его пистолет, подержать его в руках. Револьвер был слабенький, и в сутолоке кто-то нажал на спусковой крючок. Грохнул выстрел, и эта самая дробина, которой он был заряжен, угодила Рябову прямо в пузо. Все мы перепугались, но быстро опомнились и отнесли Рябова в больницу, и там ему оказали первую помощь. К счастью, пуля-дробина застряла в брюшине и большого вреда ему не причинила. На следующий день нас собрали и сказали, что серьезного дела нам поручать нельзя, мы можем провалить. Нам было поручено следить за фабрикой с улицы, когда она не работала.
Второй случай – это наше участие в манифестации в день похорон жертв Октябрьской революции у Кремлевской стены. Наша колонна шла с Замоскворецким районом через Москворецкий мост, по Волхонке, мимо Манежа к Иверским воротам. И вот колонна подошла к могилам. Это две огромные траншеи, куда аккуратно становили гробы, которые несли рабочие, они провожали своих товарищей в последний путь. Мы знали, что в боях были жертвы. Слухи об этом мгновенно облетели общежития рабочих и как-то способствовали тому, что мастеровые группировались вокруг общежитий, у клуба фабрики, что-то обсуждали, кто-то кого-то посылал с заданием, но убитых мы, мальчишки, не видели. Но здесь, у братской могилы, мы сразу повзрослели. Особенно сильно сердце сжималось, когда оркестр играл «Вы жертвою пали в борьбе роковой», и мы увидели эти жертвы, до нашего сознания дошло, что эти люди убиты и никогда уже не вернутся, – наше зло, наше кипение обращалось против тех, кто их убил. В те минуты мы готовы были выполнить любое задание без страха, в нас кипела ненависть к тем, кто повинен в гибели рабочих. Их хоронят десятки тысяч рабочих, значит, они погибли за их интересы, значит, они погибли и за нас. У нас появилось желание поскорее включиться в какое-то нужное, общее дело, чтобы по-настоящему помогать нашим старшим товарищам.
С этих пор я стал искать советчика, который помог бы мне стать на верный путь.
Случилось это значительно позже, во второй половине 1918 года, на фабрику стал