– В каком духе Вы хотите, чтобы я их написал?
– В итальянской манере. Я видел в лавке своего кузена пейзажи, которые Вы привезли из путешествия, они мне по душе!
– Да, их охотно покупают в Антверпене.
– Это потому, что в них много итальянского солнца!
– Дорогой мой, Николас, не пора ли нам подкрепиться: ведь мы оба с дороги? Пообедаем и обсудим наши дела!
– Не откажусь!
– Послушай, Ян, – обратился Брейгель к ученику, – здесь в сумке всякая снедь, накрой на стол и принеси умыться.
Через несколько минут на столе оказались самые простые блюда, бутылка вина, сыр, хлеб, фрукты и овощи.
– Когда проголодаешься с дороги, нет ничего вкуснее свежеиспеченного крестьянского хлеба, никакие заморские кушанья не заменят их.
– Действительно, очень вкусно! – согласился банкир.
– Примерно так обстоит дело и с живописью, Николас. Итальянская манера достойна восхищения. И я сделал множество открытий, изучая ее. Пейзажи тамошних мастеров подобны распахнутым окнам, а портреты – зеркалам. Однако самое великое открытие сделал я, вернувшись домой после долгих странствий. Я спросил себя: почему Тициан так прославлен в Италии, почему его работы так дорого ценятся?
– Почему же?
– Да потому что он пишет то, что хорошо знает и любит. И тогда я спросил себя: «А что тебе, Питер, доставляет радость? Что позволяет тебе быть самим собой? И, наконец, что ты знаешь лучше всего?»
– И что же Вы ответили?
– Что больше всего на свете люблю край, в котором родился! Когда я, в простой крестьянской одежде, на рассвете выхожу за город, меня приводят в восторг вещи самые простые, зрение и слух мои обостряются. Я взбираюсь на холм, вижу перед собой поле золотой пшеницы, синее небо; свежий ветерок обвевает меня; трели жаворонков ласкают мой слух; я ощущаю радость и необыкновенный прилив сил! Тогда беру в руки кисть и начинаю писать тут же на открытом воздухе! Разумеется, это всего лишь эскизы, но они помогают сохранить впечатление.
Вот зачем я ухожу из города, взгляните, – Брейгель открыл папку и стал показывать свои наброски, сделанные на природе в разное время года. – Вот она, моя Фландрия, ее бескрайние просторы: поля и холмы, реки и ручейки, церкви и жилища крестьян, ее земледельцы и пастухи, жнецы и жницы, охотники и рыболовы. Эти люди – соль земли. Они живут в гармонии с природой.
– Они поистине прекрасны! – изумился банкир. – Много раз видел я эти ландшафты и этих людей, однако считал их такими заурядными, такими обыденными! Вы словно распахнули передо мною окно в знакомый и, в то же время, какой-то неведомый мир.
– Это старое фламандское окно, Николас, я лишь добавил немного итальянского солнца и воздуха!
– Скажите, Питер, из этих эскизов может получиться серия картин?
– Разумеется! – подтвердил Брейгель. – И я напишу ее в лучших традициях фламандской живописи.
– Однако…
– Однако