А в самом центре поварни стоял на огне большой котел с закипающей водой, а чуть поодаль на чурках лежали бревна, на них покоилась огромная кадча, под ней – корыто… Захар в отверстие в дне кадчи вставил длинную палку – стырь, с надетой на нее соломенной сеткой[8].
И засыпали складники в кадчу солод, заливали его кипятком и опускали туда раскаленные камни… И это варево бурлило и клокотало в течение дня и всей ночи.
И только утром, когда из-за далекого горизонта выглянуло робкое солнце, Захар выдернул стырь, и в корыто потекла густая темная жидкость – сусло.
Один из складников, Евлампий Захаров, такой же широкоплечий и чернобородый, как Захар, сделал из соломины небольшой квадратик, макнул его в сусло, поднял, разглядывая пленку на свет.
– Ну, чего, Евлампий? Жидко? Густо? Воды добавить али лишка перелили? – спрашивал Захар.
Евлампий одобрительно потряс головой и передал мерку Михайле Гомзякову. Пленка лопнула, и Михайло вновь погрузил мерку в сусло.
– Вокурат, – наконец, заключил он, – давайте-ко сюда дарку.
Ему подали большой деревянный ковш с длинной ручкой. Им черпал Михайло сусло из корыта и разливал по ушатам. В дверь просунулась голова Поли:
– Тятя, дай-ко суслича попробовать. Михайло подал ей полную кринку.
– Ой и окусно! – нахваливала Поля. Сделав глоток-другой, она отдала кринку обступившей ее ребятне.
– Неси-ко еще ушат да бабам скажи, чтобы за суслом шли[9].
Побежала Поля выполнять просьбу тятеньки да увидела во дворе Осиповых Ефима: сидел он на старой массивной скамье и старательно выдалбливал новую дарку из привезенного с кулиг свалка.
Поля бросила ему мимоходом:
– А я-то думала-гадала, кто в приметном местечке березу свалил? Уж не Степка ли Валенков? И он на этот свалок зарился.
– Ему-то он на чего? – поднял Ефим на озорницу черные глаза. – На хлеб-от у них ржи не хватает, не то что на солод…
– Какой же ты, Ефим! Да в богатстве ли счастие-то… – Отбросила Поля за спину косу черную и побежала к своему дому.
XII
Утром, накануне яишного Заговенья, пришел Егор к Захару. Сел на табурет. Нога на ногу. Кисет достал. Дарья к тому времени уж печь истопила и замела: у устья печи, не закрытом заслонкой, тлела горка красных углей. Свертывает Егор папиросину и неторопливо говорит свое дело:
– Худо, Захар, совсем денег нет, а надо бы маленько чаю купить да сахарку. Гости на Заговенье обещались. Только и чаю попить, когда гости придут. – Говорит так Егор, достает спички и чиркает о коробок. Закуривает.
– Это правду ты сказываешь, Егор, только и чаю попить, когда гости придут, но денег я тебе не дам! – вдруг сказал Захар, как отрезал. Нахмурился. Брови черные свел.
Егор рот открыл, но вымолвить слова не мог, а только снял ногу с ноги и оторопело глянул на грозного хозяина, сидевшего на передней лавке.
– С тем и иди, Егор. Иди с Богом…
Все еще не приходя в себя, вышел Егор на улицу. Рот закрыл. Постоял