– Не попал, – огорчился Гамат и сел в машину. Стекло дверцы спустилось, и Колорадо спросил:
– Ты какое оружие хочешь?
– Пулемет, – выпалил я не задумываясь.
Колорадо кивнул, и «семерка», забуксовав, сорвалась с места.
Раздобыть еду для голодного друга – святое дело, и я, сняв карабин с предохранителя, пошел на охоту. В селе все, что не успело сгореть, мычало, хрюкало, гоготало и кудахтало. В корову с печальными глазами я не стал стрелять, от вида свиней меня тошнило, а гусятину я терпеть не могу. Оставались поросята и куры. Возле тлеющего дома моей тетки, куда забрел по старой памяти, я увидел целую кучу куриц. Остановившись в пятнадцати шагах или около того, я прицелился и выстрелил. Подбитая курица налетела на меня, но я сбил ее кулаком, и она упала на траву и заметалась, хлопая крыльями, таща на перебитой шее болтающуюся голову. Я отфутболил ее в кусты шиповника, где она и затихла. В другое время я, может, и удивился бы, увидев на голове птицы дырку вместо глаза, через которую можно было посмотреть на сгоревшее хозяйство моих родичей. Но сейчас я просто взвесил на руке тушку, потом подстрелил еще парочку, взял их за ноги и потащился обратно к центру села.
Уже стемнело. Всюду говорили о том, что в Еред стягиваются войска и бронетехника со всей Грузии, и мне ужасно захотелось домой. Положив «дичь» на траву, я собрался незаметно улизнуть, но тут, сверкая фарами, подъехала машина Гамата. Колорадо опустил стекло и сказал:
– Садись.
Я открыл заднюю дверцу «семерки» и плюхнулся на сиденье.
– Завтра в городе зайдешь к Хубулу, – продолжал Колорадо, закуривая. – И он даст тебе пулемет.
– На твоем месте я бы взял складной автомат, – зевнул Гамат.
– Я всегда мечтал о пулемете, – сказал я и тоже зевнул. – Я убил трех куриц.
– Хорошо, – сказал Гамат.
– Ты на ночь здесь останешься? – спросил Колорадо.
У меня екнуло сердце: проверяет, гад, подумал я, вытирая испарину со лба. Если не останусь, не видать мне пулемета.
– Да, – сказал я. – А вы разве нет?
– Мы? – удивился Колорадо. – Мы поедем в город.
– Ну ладно, – сказал я, собираясь покинуть уютный салон. – Спокойной ночи.
– Закинь по-братски кур в багажник, – попросил Гамат.
Машина рванула, как будто за ней гнался танк, и увезла Гамата, Колорадо, трех куриц – одну с выбитым глазом – и мою спокойную ночь.
Парпат
Только мертвые увидят конец войны.
Мысли перед боем бывают самые разные, но все они тонут в мутной жиже страха, разбавленной отчаянием.
Союз нерушимый республик свободных сплотила навеки великая Русь…
Неслышный, подогретый солнцем ветер плавно качает верхушки деревьев. Помнят, помнят меня эти акации, бросающие тень на Парпата, замершего с гранатометом на плече. Еще недавно я удирал с уроков и приходил сюда, в парк, выкурить пару сигарет, спрятанных под большим красным камнем, в памяти