В снегу был виден провал, отороченный черными бревнами полуразвалившегося сруба. Тут, в землянке, и жили Перты, те, кто хранил эту землю тысячи лет, те, кто дал ей свое имя. Бревна бывшего тына то тут, то там торчали из снега, кривясь и клонясь каждый в свою сторону. За полвека сосняк перешагнул разрушенную границу древней святыни. Воевода перед этой границей соскочил с коня. Кинул уздечку ближнему гридню, расстегнул ремни шлема, снял его, снял прилбицу. Припомнились слова, которым учил когда-то отцов друг Апоница.
– Кто этому месту обитатель, кто настоятель, кто содержавец, здравы будьте.[90] С хозяйкою, с детушками. Не гневайтесь, примите гостей на широкий двор, – проговорил он вполголоса.
По верхушкам прошелся порыв ветра. Услышали ли его старые Перты, ветрами кружащие над своим вековым гнездом, или нет – кого спросить?
Глава 3
Пертов угор
– Что хозяев уважил, воевода, это хорошо, – подала голос с подъехавших дровней седая княгиня. – Да только мало того будет.
– Так научи, госпожа, коли мало.
– Научи… – Она улыбнулась… Быть того не может! И впрямь улыбнулась, и бледный лед на лице не пошел трещинами. – Учиться долго придется, не один год. Уж лучше, воевода, я свое сделаю, ты – свое. Молодцев своих по дрова шли. Пусть костер сложат, я укажу где. Да близко к месту сосны не рубите. Трогай! – Последнее уж было сказано молодому Родьке, что сидел на дровнях впереди. Тронулись с места кони, втаскивая сани с сероватой глыбой на землю святилища. В солнечных лучах на складчатых серых боках вновь заиграли искорки, словно на звериных шерстинках. Княгиня соскочила, пошла рядом и чуть впереди. Наконец указала место. Демьян-Догада, Чурыня-черниговец да Ероха втроем столкнули каменную громаду в снег, что только хрустнул под ее тяжестью. Остальная дружина разошлась по лесу, валить деревья – дело не такое уж непривычное. Каждый витязь лесного края учится этому с младых ногтей – сложить костер, навести переправу, на скорую руку обметать тыном границы воинского стана.
Сам воевода и тут не отстал от своих людей. Но больше трех ударов по дереву сделать ему не пришлось – прибежал Родька:
– Воевода! Княгиня-матушка кличет!
Вновь поднявшись к святилищу, воевода нашел седую княгиню у его границы. Там уже горел невеличка-костерок под подвешенным на три суковатые палки котелком, княгиня ворожила рядом. Дивно сказать – и за этим обычным бабьим делом гляделась она не кухарихой из лесной веси, а – княгиней. В тереме набралась? Да навряд ли. Навряд ли покойный Муромский князь полюбил бы ту, что держалась иначе. Такой, наверное, и была, когда приходили к ней люди