Но Оро и не перечил. Он обожал жену, баловал ее и всячески потворствовал всем прихотям любимого существа. А уж когда Мирталь подарила ему сначала наследника, а затем и дочь, красотой способную поспорить с Саэнной или Эльвией7, Линсар, по словам недоброжелателей, и вовсе превратился в подкаблучника.
Мирталь же наслаждалась жизнью. Наслаждалась жадно и непрестанно. Ибо кто лучше может оценить вкус воды, как не истомившийся от жажды? И по сей день герцогиня с нежностью и восторгом смотрела на окружавшую ее роскошь. Она, как никто, умела оценить затейливые вышивки на скатертях и салфетках или игру света в подвесках хрустальных люстр. Окружающее великолепие не приедалось женщине. И теперь, по прошествии двадцати лет столичной жизни, она с наслаждением рассматривала на свет изысканную роспись тончайших фарфоровых сервизов, непроизвольно теребила восхитительный шелк и бархат портьер, позволяла себе порой ходить необутой, чтобы ощущать пушистую нежность роскошных ковров под босыми ступнями. Что уж говорить о платьях или драгоценностях.
Все, даже недоброжелательницы (каковых у удачливой дочери захолустного дворянина было более чем достаточно), признавали наличие у эны Линсар изысканного, утонченного вкуса, чему не уставали удивляться. Чувство прекрасного было развито у Мирталь еще в несчастном девичестве, оно и помогало ей, и бесконечно терзало. Терзало потому, что прекрасного в жизни Муленов не было и быть не могло. Помогало тем, что она умудрялась из тех жалких лоскутков, которые швыряла ей судьба, соткать что-то мало-мальски пристойное. Никто так не мог украсить скромное старое платье, закрывая особо истершиеся места или неистребимые пятна изысканными композициями из живых цветов (хоть они-то доставались бесплатно, потому что росли в саду в изобилии, правда, без всякого порядка и ухода садовника) или прелестными вышивками (рукоделия Мирталь, кроме того, закрывали все многочисленные прорехи в шторах, скатертях и покрывалах замка). В юности вкус Мирталь шел на то, чтобы сделать окружающую жизнь хоть немного менее отвратительной, в замужестве же он получил истинный простор и достойное поле деятельности.
И вот теперь эта девчонка – ее дочь, никогда не знавшая нужды, – из глупой гордости и предрассудков отказывается быть