– Не знаю. Но если будет надо, то моя рука не дрогнет.
– Вы хотите мстить кому-то конкретному?
– Нет. Я хочу всем им отомстить…
– За что?
– За человека, которого я любила. Этого довольно?
– Он здесь похоронен?
– Нет, на Кубани. В братской могиле…
– Он был участником Похода?
– Да… Вы принимаете моё предложение?
Предложение Полины Арсентьеву не нравилось. По глубокому убеждению его, женщине ни при каком раскладе не следовало участвовать в подобных делах. Даже такой, как эта бывшая эсерка. Никогда не понимал Ростислав Андреевич женщин, занимавшихся политикой. Что за радость? Женщина-революционер, женщина-террористка… Какая же это, прости Господи, женщина? Разве что по обличию, да и оно неуловимо искажается, убивается всё нежное, мягкое, женщине свойственное, а остаётся сушь и огрубелость. Вот, и в лице Полины, интересном и ярком, что-то было грубоватое, жёсткое.
– Я доложу о вашем предложении начальству.
Вот, лучший выход. Слишком не опытен ещё был подполковник на своём новом поприще, чтобы так скоропостижно решать что-то. Доложить начальству, навести справки об этой даме, а там уж и видно будет.
– Где я смогу вас найти?
– Я сама найду вас, – Полина повернулась, чтобы уйти, сделала несколько шагов по тропинке. Где-то печально загудел колокол. Полина остановилась, обернулась медленно, подняв указательный палец: – Слышите? Знаете, я в начале войны историю одну слышала. Один офицер ехал на фронт, в лесу он увидел старуху, стирающую в ручье залитую кровь рубаху. Он спросил её, чья это рубаха. А она ему ответил: «Твоя»… В первом бою его убили, и рубаха его была вся в крови…
– К чему вы это говорите?
Полина странно повела головой:
– Вам не кажется, что этот колокол по всем нам звонит? Всех нас отпевает? – звякнула чётками. – Доложите вашему начальству, господин подполковник! До встречи! – и ушла быстрым шагом, скрылась, за частоколом крестов, как призрак.
Сумасшедшая, как есть сумасшедшая… Или нет? Доложить всё же надо. Небо заволокло тяжёлыми грозовыми хлябями, гулко охнул гром вдалеке, и встревоженная им стая ворон с клёкотом поднялась над крестами, пророча подобно исчезнувшей Полине своё всегдашнее:
– Крах-крах! Крах-крах!
Неужели, в самом деле – крах?..
Глава 6. «Ноев ковчег»
21 июля 1918 года. Москва
Колокола в Москве не гудели поминально, как не гудели они и по всей России. Убитого Императора поминали тайно. И ничем, казалось, не примечателен был этот июльский день, день празднования иконы Казанской Божией матери. Прежде в праздник этот полны были московские церкви, и были крестные ходы, нарочно заворачивавшие во дворы болящих, дабы подкрепить их. А теперь – ничего. Теперь тихо. Теперь затаилась страна, недавно великая и не имеющая равных в мире, под сапогом варвара, и лампады её угасали…
Ещё утром все обитатели квартиры на Малой Дмитровке