На моей памяти детей били руками, швабрами, тапками или деревянной палкой. Не было точно определено, за что именно надо наказывать. Как я уже писала, меня отлупили за то, что я разбилась в кровь. Били деревянной палкой, когда я ходила по дому босиком. Били за пререкания со взрослыми (это считалось одним из самых серьезных нарушений) и за то, что я бросала грязь на крыльцо соседей. Били, когда я оказывалась в неправильном месте в неправильное время. Это делали мать, бабушка или тетя – любым описанным выше способом по любой части тела.
В детстве меня били так часто и много, что у меня, наверное, появился иммунитет к боли – как у бактерии может развиться иммунитет к антибиотику. Так говорила моя мать. Но хуже всего были не физические наказания, а психологические издевательства.
Когда мне исполнилось одиннадцать лет, мать уехала на работу, с которой возвращалась в отпуск только раз в году. Целый месяц после ее отъезда я плакала по вечерам, разглядывая ее фотографию, которую держала у себя под подушкой. Но горечь расставания с матерью я испытывала гораздо дольше.
Я осталась с бабушкой и тетей. Побои продолжались, но больнее всего мне становилось от замечаний тети, которая была очень остра на язык. Тетя любила издеваться над моим внешним видом. Она говорила: «Ты надела сережки и вообразила себя красавицей?» Или: «Представляю, как ты выглядишь на танцах. Как скелет, который встал из могилы и трясется перед тем, как развалиться». После каждой такой шутки тетя заливалась смехом, от которого мне становилось тошно.
Тетя знала мои слабые места и била прямо в них. Я полагала, что спасти от бедности и нищеты меня может только хорошее образование. Я хорошо училась и рассчитывала на свои успехи в учебе. Но тетя постоянно говорила мне: «Хочешь поступить в колледж? Губу-то не раскатывай! Тех денег, которые присылает твоя мать, на оплату обучения не хватит!»
После этих слов у меня темнело в глазах. Я верила в добро и надеялась на лучшее будущее. Я считала, что каждый раз, когда невинного человека оскорбляют или обманывают, Господь видит это. Он воздает пострадавшему добром за те несправедливости, которые тот пережил. Я, как утопающий за соломинку, держалась за эту веру.
Много раз, не в состоянии заснуть, я лежала в кровати и сквозь тонкую занавеску смотрела на растущее во дворе дерево-сандорик. Стрекотал вентилятор на потолке, и на стене моей спальни чуть покачивались тени. Я лежала в темноте и размышляла о своих проблемах. Я не могла обсуждать их ни с бабушкой, ни с тетей.
В одну из таких грустных ночей я поняла: у меня, моей матери, бабушки и тети была одна общая черта – мы оказались жертвами своего воспитания. Буду ли я относиться к своим детям так, как относились ко мне? Я пообещала себе сделать все возможное, чтобы этого не произошло.
В моем настоящем не было ничего привлекательного, поэтому я мечтала о будущем. Я вырасту, перестану жить в бедности, не буду беспомощной, и надо мной не смогут издеваться. После этих оптимистичных мыслей я просыпалась