Советско-монгольское командование и его выехавшая в район событий оперативная группа пока что располагали здесь втрое меньшими силами.
По восточному берегу Халхин-Гола занимали оборону полк монгольской кавалерии, монгольский бронедивизион и один, только что подброшенный сюда на машинах, батальон советского стрелкового полка. На подходе было еще несколько артиллерийских батарей и срочно снятая со строительных работ рота саперов. Все остальное находилось еще в глубоком тылу, в движении или в ожидании приказа.
Утром 29 мая, когда Артемьев оказался на Хамардабе, у юрты начальника штаба оперативной группы, и предъявил документы часовому, на восточном берегу Халхин-Гола уже вторые сутки шел кровопролитный бон.
Японцы действовали в соответствии с директивой штаба Квантунской армии и приказом командира 23-й дивизии генерал-лейтенанта Камацубары. В приказе значилось, что дивизия «должна уничтожить монгольско-советские войска в районе Номун-Хана и, переправившись через Халхин-Гол, захватить его западный берег, необходимый как плацдарм для дальнейших действий императорской армии».
Выполняя приказ, японцы после внезапной бомбежки и артиллерийского обстрела на рассвете 28 мая перешли в наступление против советских и монгольских войск, растянутых по фронту на десять километров и имевших в тылу Халхин-Гол – глубокую и быструю реку всего с одной переправой.
План японцев сводился к тому, чтобы, наступая по всему фронту, нанести главный удар на фланге, прорваться к Халхин-Голу, двигаясь вдоль реки, захватить переправу и в конце концов замкнуть кольцо. За сутки они продвинулись почти повсюду, а на севере, прорвавшись к реке, были уже в километре от переправы; казалось, их план близок к осуществлению.
Только теперь, стоя у юрты, слушая звуки разрывов и видя лицо часового, проверявшего документы, Артемьев до конца понял, что означала вчерашняя озабоченность оперативного дежурного.
– Пройдите, – сказал часовой, возвращая Артемьеву документы.
Артемьев вошел в юрту, оставив чемодан снаружи. Верхняя кошма была откинута, и сквозь круглую, как тарелка, дыру было видно синее небо. В юрте находились двое. У входа стоял рослый лейтенант в зеленой тропической панаме и, раскрыв планшет, разглядывал заложенную под целлулоид карту. В глубине юрты, навалившись грудью на большой фанерный ящик, служивший ему столом, сидел и ругался по телефону полковник с хмурым бровастым лицом.
– Я уже час от вас слышу, что саперы вышли к развилке дорог. Но их там нет! Я не «маяка», а командира навстречу пошлю. Но требую честно ответить: когда они будут? Не когда вам хочется, чтобы они были, а когда будут? Еще раз проверьте и доложите. От ваших «приблизительно» кровью пахнет!
Он бросил трубку, мельком взглянул на стоявшего у входа Артемьева и, крутанув ручку телефона, снова взял трубку:
– Четвертый!
Приложив к уху трубку, он, еще раз окинув взглядом Артемьева, хотел что-то сказать, но в это время в трубке ответили:
– Товарищ