Сильная, несчастная, изломанная жизнью женщина – вот какой мне видится Васса. Я очень боюсь не справиться, боюсь, что не смогу воплотить ее такой, какой ее выписал Горький, но я стараюсь изо всех сил. Если мне удастся справиться с ролью Вассы, то это будет триумф. На кон поставлена моя репутация. Я должна доказать, что я чего-то стою как актриса. Доказать или же уйти в гардеробщицы[59].
Я стараюсь, но Бедная Лиза вместо того, чтобы мне помогать, всячески мешает. Она примитивно трактует пьесу, образы ей видятся плоскими, и это свое видение она пытается навязать актерам. Прежде всего мне, потому что я играю главную роль. Я не поддаюсь, спорю, доказываю свою правоту. Я (и все мы) уже заметила, что Лиза не выдерживает долгого натиска. Если стоять на своем крепко, то она рано или поздно сдастся. Так оно поначалу и было, но Бедная Лиза, желая сохранить остатки своего режиссерского авторитета, нажаловалась Попову на то, что я мешаю ей ставить спектакль, и поставила вопрос о том, чтобы роль Вассы передали другой актрисе. Попов пригласил меня в свой кабинет и долго со мной разговаривал. «Телешова – режиссер, она болеет душой за дело, вы должны сотрудничать, а не пререкаться, а то постановка будет сорвана…» Я не выдержала и говорю: «Скажите уж прямо – или слушайся Телешову, или отдавай роль. Я могу и отдать. Могу Анну сыграть вместо Вассы». Он рассмеялся и развел руками, давая мне понять, что так оно и есть. Не выношу такой «деликатности». Предпочитаю, чтобы мне все говорили прямо. Попову ничего не ответила. Думала два дня. Моя дорогая Павла Леонтьевна в Ростове, и мне не с кем было посоветоваться. Я решила, что роль отдавать не стану, спорить с Лизой не стану (кстати, она сама предложила мне сыграть Вассу, я не напрашивалась), а буду тихо, без прений, делать так, как считаю нужным. Так вот и репетируем. Решение мое оказалось верным лишь отчасти. Лизе не хватает ни опыта, ни ума, чтобы понять многое из того, что я делаю. Я говорю «да», а делаю то, что хочу. Но иногда, в каких-то сценах, мне приходится делать так, как говорит мне она. Чувствую при этом себя так, будто меня изнасиловали. Это же, в сущности, и есть насилие над моей волей. Ты понимаешь, что я была бы не я, если бы иногда не подпускала бы нашей Лизе шпильку-другую. Беда только в том, что она, по скудоумию своему, совершенно не понимает иронии. Не притворяется, как я думала раньше, а в самом деле не понимает. Недавно я спросила ее, притворившись дурочкой, какой она меня, вне всякого сомнения, и считает, почему Чехов назвал «Вишневый сад» «комедией»? Там же комического не больше, чем в «Гамлете». Хотела спровоцировать ее на дискуссию, но вместо этого услышала короткое: «Чехову виднее». – «Да, – говорю, – ему виднее, но хотелось бы и ваше мнение услышать». – «Когда соберусь ставить “Вишневый сад”, тогда и скажу». Вот и поговори с такой. Ох, за что мне такое несчастье? В кои-то веки получила хорошую большую роль. Разве нельзя было в придачу к ней еще и мало-мальски толкового режиссера дать?
Ниночка, которой я пожаловалась на Бедную Лизу, дала мне хороший совет. Она считает,