«Что общего между чаем и томатным соком, между двумя жидкостями, кроме того, что они оказались на одном столе – теперь, видимо, уже в морге? Да, человек состоит из воды. Только разной. Это была встреча или случай? Может быть, один из них что-то хотел передать другому, а их тут поджидали?»
Зобов доел чебурек, но не торопился разрушить получившуюся инсталляцию. Он вспомнил об Ульяновой, сидевшей в камере, о синей папке, что осталась лежать у него на столе, и не мог внятно, как требовала профессия, сформулировать версию, даже предположить, что соединило этих людей в один день, в одно время, в одной точке. Предстояла нудная, кропотливая работа по сбору информации, чтобы понять то, что сегодня знал только убийца или тот, кто его нанял. То, что это убийство организовано и совершено профессионалом, сомнений у Зобова не вызывало.
Звонок мобильного телефона прервал его мысли.
– Тут парень какой-то пришел, вас дожидается, – сказал дежурный.
– Какой?
– Думаю, этой, которая объяснение писала, сынок.
– Скажи, пусть ждет – я сейчас приду. На обеде, скажи.
Дежурный полицейский повесил трубку и передал кудрявому высокому, довольно рыхлому парню:
– Жди. Он с обеда придет. Сказал, чтоб ждал, никуда не уходил.
Потом вдруг дежурному почему-то стало интересно, действительно ли сын, вроде похож, и он спросил:
– Фамилия твоя как?
– Ульянов.
– Ленин, – пошутил дежурный.
Борис Ульянов привык, что в России всегда, когда он представлялся по фамилии, присказывали – Ленин, про себя или вслух. В раннем детстве он этого не понимал: почему если Ульянов, то Ленин? Перед поступлением в обычную русскую школу ему объяснили про вождя мирового пролетариата, и он перестал реагировать на устойчивую связку двух слов. Потом, в Англии, где он учился с двенадцати лет, его называли Боб Ульянов, и никто ни разу не вспоминал, что у Ленина была настоящая, довольно распространенная фамилия Ульянов. За годы учебы в закрытой частной школе в Уэльсе, в трех часах электричкой от Лондона, и потом в университете Кардиф (Cardiff University) он даже забыл о существовании своего знаменитого однофамильца, но теперь, приехав в Россию и начав работать в компании отца, вынужден был вспомнить. Конечно, в кабинете коммерческого директора – должность, куда его определил отец, никто так не смел бы сказать – Ленин. Но гаишники, останавливавшие его машину, заглядывающие в права, или случайные пожилые люди в банке, рядом с которыми приходилось заполнять анкеты, платежные документы, или юристы, часто взглянув на его гладкое розовощекое, все еще младенческое лицо, искали очертания ленинской бородки, татарских скул и пробивающейся лысины на голове. Но Боб – теперь ему было привычней думать о