В ракетном ударе есть что-то сверхъестественное, прямо библейское. Будто сам Господь обрушивает кару на Содом и Гоморру. И в такие моменты я ощущал себя уже не охотником, а ангелом, подводящим черту.
– Сделано! – кивнул я.
Конечно, бандит – тварь очень живучая. Но проверять эффективность удара мы не можем. Я уверен, что в доме никто не выжил, и Большого Имама сейчас тащат черти в ад. Счеты с ним закрыты.
В живых осталась часть банды, рассредоточившаяся по местности. Эти ребята могут, если в курсе технологии нанесения таких ракетных ударов, устроить прочесывание и преследование спецгруппы. Поэтому делать нам тут больше нечего. Пора прощаться.
– Уходим, – произнес я и нажал на тангету рации, давая сигнал отхода…
Еще не успела осесть пыль от взрыва, а наша веселая компания уже бодро топала к точке эвакуации.
– Давай, спецназ, шевели копытами, – прикрикнул я.
Родные горы. Сирия. Пыль. Смерть. Казавшаяся близкой, но все отдаляющаяся победа с самыми отборными мировыми отбросами.
Через час мы наткнулись на группу из десятка до неприличия увешанных оружием бородатых моджахедов в национальных одеждах. Они на ослах неторопливо ехали по каким-то своим делам прямиком через горы.
По-джентльменски разойтись с ними не удалось. Кто они – мы так и не узнали. Но не свои – это факт. Нет своих на этой территории.
Мы их заметили раньше. Залог успеха – делать все раньше и лучше противника, пусть хоть на немного, на ниточку, но лучше.
Поэтому мое сознание еще охватывало факт неприятной встречи, а руки уже делали свое дело. Короткой автоматной очередью я срубил ближайшего моджахеда. Ребята начали работать по остальным. Двое противников попытались уйти в горы. Бек и Утес двинулись за ними, и вскоре все было кончено. Безжизненные тела моджахедов, над которыми отчаянно вопил перепуганный, чудом выживший ишак, остались позади, на радость шакалам. А мы продолжили путь.
К точке эвакуации мы вышли минута в минуту. Точность – вежливость не только королей, но и спецназа. А иногда и вертолетчиков – вертушки тоже появились вовремя.
Вертолеты увеличились в размерах, оскверняя вечную тишину этих гор непотребным ревом двигателей.
«Ми‑8» сел на ровную каменистую площадку, а два «крокодила» реяли в воздухе, готовые порвать на части всякого, кто приблизится ближе чем на пять километров – грозные, хищные ударные вертолеты, настоящие защитники гонимых, то есть нас.
И вот мы уже внутри «восьмерочки» – для кого-то, может, и гулкой, тряской, некомфортной, но для меня такой привычной и родной, как верная крестьянская лошадка.
Внизу потянулись невысокие горы, перемежаемые равнинами. Для художника это красивый пейзаж. Для меня – театр