– Что, Вадюша? – спросил Подольский с отцовской заботой, хотя был он старше командира коммандос от силы лет на десять и в родители ему никак не годился. – Случилось что-то?
– Норрррмально, Мотл. – Вадим тоже положил автомат на броню. – Раз уж стали – давайте заправимся. Чего потом время терять…
В баки – левый и правый – вошло две с половиной канистры. Пустые емкости Подольский закрепил в сетке на корме, а полупустую канистру Сергеев поместил обратно, в кабину. Внутри «хувера» было прохладно, но и дышалось легко, словно мороз вымел из тесных железных внутренностей катера запах страха и подживающих ран.
Али-Баба мирно сопел под ворохом одеял. От его дыхания над импровизированным ложем вился парок. Наверное, нервы у араба были хоть куда! Или существовал второй вариант: он шел на поправку и обессиленный ранениями организм требовал сна.
Сергеев включил отопитель и снова выполз наверх – помочь Матвею и Вадику собрать сеть.
Ветер разорвал плотную пелену снежных облаков и в прогрызенные им дыры на мгновения выплеснуло замороженный до прозрачности солнечный свет, но следующий порыв задернул проемы в низком небе и бросил вниз, на реку и скалы, колючий снежный заряд. Издалека принесло тоскливый вой – то ли волка, то ли собаки, закрутило между валунами и растворило в снежном безмолвии.
Воздух был чист, и если бы не запах железа от разогретых моторов «хувера», то ничто не указывало на присутствие здесь человека. Только черный речной лед, разрисованный белыми узорами, как причудливыми татуировками, обрывистый берег да каменные россыпи по обе стороны русла. Ни звуков, ни цвета, ни запаха. Мир стертых красок и давящих полутонов. Мир застывшей смерти.
– Я за штурвал, – сообщил Вадик и скользнул в люк.
– Ты как? – спросил Сергеев Мотла вполголоса.
– Бывало лучше.
Они помолчали, слушая давящую тишину, и тут в моторном отсеке заскрежетало – взревел и завелся двигатель «хувера», выплеснув наружу черный, жирный от старого масла и плохого топлива, выхлоп.
Подольский опять зашелся в кашле, и его плевок упал в снег кровавым цветком. На этот раз он не стал затирать его ногой.
– Тебе хуже.
На этот раз Сергеев не спрашивал, а утверждал.
Матвей молча кивнул.
– Не надо было тебе ехать с нами.
Подольский ухмыльнулся. Именно ухмыльнулся, а не улыбнулся.
– Думаешь? – спросил он с насмешкой. – Лучше было остаться и лежать в палатке? Подыхать на глазах у Равви?
– А умереть у нее на глазах будет лучше?
Мотл вскинул голову и уперся взглядом своих темных, навыкате, глаз в лицо Сергееву.
– А кто тебе сказал, что я собираюсь умереть у нее на глазах? Нет уж… Увидеть? Да! Хочу! Больше чем жить! Я ведь все ей простил, даже тебя. И если бы после той ночи случился ребенок, он был бы моим сыном. Я обязательно дойду туда, Миша, чтобы ее увидеть, тут ты прав, но никогда не дам ей увидеть, как умираю. Умирать я пойду