Короче, я решил любыми путями собрать эти восемь тысяч, и выкупить Алешу из кабалы. И когда он будет свободен от уголовной «крыши», сделать запись, которую мы собирались. Реализовать пленки. И так как по всем подсчетам моя доля в этом случае не могла быть меньше восьми тысяч – то их хватит, чтобы вернуть долги людям. Сам я при этом ничего не зарабатывал, но это уже не важно.
Поезд, наконец, остановился на вокзале. Проводники распахнули двери, впустив в вагоны порцию августовского привокзального воздуха, который язык не повернется назвать свежим. Толпа пассажиров, одновременно запрудивших перрон, стиснула нас и поволокла вперед на площадь трех вокзалов. В жаркой сутолоке человеческого муравейника я беспокоился все сильнее.
– Ну что, берем такси? – спросил Алеша.
– Ты сначала дозвонись – к кому мы с тобой едем, – возразил я. – Вот две копейки, вон телефон-автомат…
Между вокзалами очередь к будкам нескольких уличных телефонов-автоматов казалась такой бесконечной, что вызывала тоску. Я еще раз незаметно пощупал спрятанные деньги и решил, что пока Алеша звонит, мне лучше постоять в центре площади, подальше от толпы. Хотя, наверное, глупо бояться карманных воров, собираясь на сходку воровских авторитетов.
Именно такое мероприятие, тайно намечалось завтра в Москве. Я собирался попасть на него, используя чужие связи в блатном мире. Чтобы там, раз и навсегда, освободить Алешу от долгов, передав деньги Бесу.
Как я эти деньги собирал и сколько ради них вертелся и унижался – вообще рассказывать не хочется. Я ведь еще не отдал предыдущие долги, а тут деньги понадобились снова и гораздо больше! Пришлось обойти не то, что всех друзей, но даже едва знакомых приятелей. Я врал любую ерунду, собирая по крупицам, хоть по сто рублей. Всей душой почувствовав себя побирушкой.
Под конец, не было такого табу, через которое я бы не перешагнул. Я даже попросил взаймы у родителей (чего не делал с первого курса института). Но отец, которому я не рассказывал подробности, а только намекнул, что речь идет о криминальных долгах, переполошился и начал требовать немедленно пойти за помощью к его бывшему однокласснику, занимающему какой-то пост в КГБ. И не мог понять, почему я толкую, что органы привлекать нельзя.
Но самое худшее ждало уже под занавес. Когда я понял, что недостающие две с половиной тысячи мне занять абсолютно не у кого – пришлось решиться на крайний шаг. Подловатость которого была так очевидна, что заставляла инстинктивно зажмуриться, каждый раз, когда настигало воспоминание, что я все-таки сделал это.
Я тайком снял последние деньги, остававшиеся у родителей на сберкнижке после июньского отпущения моих грехов. Подделал доверенность от имени отца. Подсунул ему чистый лист, наврав, что в институте спустили разнарядку – собрать подписи в поддержку африканских коммунистов, борющихся против режима апартеида. А потом стащил сберкнижку из немудреного