Ели халву, да горько во рту. Елена Владимировна Семёнова

а потом и весьма приличный доход. Теперь же доктор Жигамонт стал в Москве довольно известен. Он пользовал весьма состоятельные и знатные семьи, его услуги стоили дорого, Георгия Павловича приглашали в лучшие дома первопрестольной. Он давно забыл вкус нищеты, живя в просторной квартире на Волхонке, выезжая всякое лето в Европу, поигрывая на рулетке в Баден-Бадене (впрочем, всегда зная меру и не поддаваясь страсти), обедая в лучших ресторациях Москвы и одеваясь у модных портных. Доктор Жигамонт отличался тонким вкусом, аристократизмом, безупречностью манер, глубоким умом и умением легко и остроумно поддержать любую беседу: это, безусловно, нравилось его состоятельным пациентам, а, в особенности, пациенткам, подчас выдумывающим себе разные болезни, чтобы только лишний раз иметь удовольствие увидеть всё ещё привлекательного, несмотря на лета, и столь приятного в общении доктора. Беря за свои услуги весьма большие деньги, Георгий Павлович нередко оказывал помощь и малоимущим, принимая их у себя и наведываясь в бедняцкие кварталы. С них доктор вовсе не брал денег. «Долг врача – лечить больных, – говорил он. – Лечу я всегда бесплатно. Иное дело, что некоторые мои пациенты вполне здравы и лечатся лишь от скуки. Лечение для развлечения. А развлечение – штука, само собою, платная… Вот, за него-то и беру я полным рублём!»

      …Лес внезапно закончился, и взору Георгия Павлович предстал большой усадебный дом с высоким парадным крыльцом.

      – Ну, вот, дорогой доктор, мы и прибыли, – улыбнулась Елизавета Борисовна, останавливая лошадь. – Добро пожаловать в моё поместье! Надеюсь, ваше пребывание в нём будет для вас приятным!

      – И я на это надеюсь, любезная Елизавета Борисовна, – с иронией отозвался Жигамонт. – Надеюсь, ваши приведения мне его не испортят.

      К экипажу подошёл крепкий, жилистый старик с густой бородой и низко поклонился княгине.

      – Здравствуй, Анфимыч, здравствуй! – улыбнулась Олицкая, подавая старику руку.

      Анфимыч помог Елизавете Борисовне спуститься на землю.

      – Вот, милый Георгий Павлыч, это и есть мой кучер. Анфимыч. Вы ему можете ничего не говорить. Он вас всё равно не поймёт. Он понимает только меня. Так я говорю, Анфимыч?

      Старик закивал и начал делать княгине какие-то знаки. Олицкая нахмурилась:

      – Антон опять пьян? Да когда же только прекратится это безобразие! Мало того, что этот олух царя небесного совершеннейшим образом предаётся безделью, так ещё и позорит наш дом! Хлеб ешь, а беса не тешь! Избаловались все…

      Доктор Жигамонт с интересом наблюдал странную сцену, опершись на свою тяжёлую, дабы ежеминутно тренировать руки, трость с набалдашником в виде совы с малахитовыми глазами.

      – Удивляюсь я, Елизавета Борисовна, – сказал он, улыбаясь. – Как это вы понимаете, что он вам «говорит»?

      – Привыкла уж. Он ведь при мне с младенчества. Анфимыч у нас книги любит.

      – Что же, он грамоте учён?

      – Его мой покойный отец учил. Дивный был человек,