Хали с трудом открыл глаза. Думал, что открыл. Надеялся. Не получилось. Глаза открываться не желали. Голос прорезываться – тоже. Все пошло вразнос из-за истерики мозга, отдавать команды было некому. Работал один слух. А что ему, бедолаге, оставалось делать, если все тело превратилось в одно большое ухо и даже слегка резонировало дикому ору.
– Нет, господа, так не пойдет! Кто, я вас спрашиваю, в теле хозяин? – мысленно возмутился Хали.
– Когда как, – философски протянул один из органов.
– Без намеков тут мне! Ишь, распустились! А ну, – гаркнул хозяин тела, – по местам! Вы что, забыли, что имеете честь служить мужчине!
– Я-то нет, – опять не удержался наглец.
– Молча-а-ать! Всем сосредоточиться и начать функционировать!
– Но ведь я…
– Ладно, ладно, отдыхай, только заткнись. Всем остальным – марш, марш, марш! И чтобы без фокусов! Черт, как же мне надоел этот визг! Сабину, что ли, разбудить, пусть прекратит это безобразие, она ведь тут хозяйка. Ладно, думаю, сама сейчас проснется, будить ее с перепоя – себе дороже.
Хали предпринял еще одну попытку проснуться. На этот раз получилось. Медленно, с мерзким скрипом, но глаза все-таки открылись. И первое, что увидел Хали, когда окружающий мир обрел резкость и четкость изображения, был источник звука. Или источница?
Оказалось, что оглушительный вой издает вовсе не машина. И не полиция. И не пожарники. И даже не «Скорая помощь». Звук мощностью в 120 децибелл порождает невысокая полная женщина, одетая в платье горничной. Именно из ее широко раскрытого рта и несется этот умопомрачительный (причем в прямом смысле слова) ор.
С минуту Хали ошарашенно смотрел на горничную его нынешней пассии, французской кинодивы Сабины Лемонт. Ничего себе связки у прислуги! И чего она тогда в горничных подвизается, ей самое место на оперной сцене, свечи в зале голосом тушить. Был ведь лет сто назад русский оперный певец, как его, а, Шальяпин, кажется, который именно это и проделывал. Но, похоже, эта горластая баба способна своим воплем потушить пожар в лесу, а не только жалкие свечки.
Слегка придя в себя, Хали приподнялся на локте, нашарил рукой подушку (черт, что мы с Сабиной творили прошлой ночью, вся подушка в какой-то липкой гадости!) и запустил ею в горничную. Попал, как ни странно. Вой тут же прекратился. Женщина перевела взгляд на Хали, потом на подушку, валявшуюся у ее ног, потом опять на Хали. Лицо у бедняги исказилось от ужаса так, что стало похожим на маску из фильма «Крик». Она опять широко открыла рот (отчего сходство стало еще большим), но на этот раз, к огромному облегчению Хали, смогла издать лишь сорванный писк.
– Сюзанна, ты что, совсем с ума сошла? – хрипло проговорил Хали, не оставляя при этом попыток принять вертикальное положение. Получалось неважнецки. – Какого дьявола ты орешь, словно тебя режут? Хочешь хозяйку разбудить? Лучше принеси мне свежевыжатый апельсиновый сок, да побыстрее!
– Режут? Разбудить? Сок? – очумело лепетала Сюзанна, глядя на Хали, словно кролик на удава, одновременно медленно-медленно пятясь к выходу.
– Совсем прислуга у Сабины распустилась, – проворчал Хали и, сумев наконец сесть, заорал: – А ну, марш за соком, кретинка, а то задавлю сейчас, как цыпленка! Мало того, что спать не даешь своими воплями, так еще и тормозишь! Бегом, пошла!
Подействовало. Сюзанна резво повернулась, но вместо того, чтобы тихо удалиться готовить сок, опять включила свою сирену и так, завывая, пулей вылетела из комнаты.
– Идиотка, – буркнул Хали ей вслед.
Ох ты, как же плохо! Сидеть оказалось гораздо труднее, чем лежать, к горлу подкатила тошнота, нетерпеливо переминаясь на скользких лапках. Ну-ну, миленький, шевельнись чуть резче, и я на воле!
Ага, сейчас! И так, похоже, оттянулись они вчера с Сабиной по полной программе, очень уж странное амбре в комнате, какой-то приторный, сладковатый запах. Не хватало еще украсить его новыми изысканными нотками. Лучше все-таки опять лечь и подождать, пока проснется Сабина и приведет в чувство свою свихнувшуюся прислугу. Однако и в горизонтальном положении состояние Хали улучшилось ненамного. Правда, тошнота убралась, укоризненно вздыхая и с надеждой оглядываясь – может, все-таки?.. Нет? Ну ладно.
Но теперь, когда вой прекратился, в голове начался концерт группы больших японских барабанов «Тайкоза». С японскими же фейерверками. Низкорослые вспотевшие японцы с энтузиазмом колотили в свои барабаны. Вернее, они думали, что лупят в барабаны, но это были барабанные перепонки Хали, который в отчаянии прижал руки к ушам, пытаясь хоть как-то прекратить это издевательство. Не удалось. И руки были в чем-то липком, мерзком.
Нет, Хали, дружочек, пора прекращать такую жизнь. Не мальчик уже, сороковник скоро, сколько можно плейбойствовать? Что, нравится вот так просыпаться? Нет? Так какого… за ум не возьмешься?
Увы, такие мысли, частенько навещавшие по утрам Хали Салима, наследника