Воспользовался, ибо она оказалась наилучшим вариантом.
На следующее утро после исповеди у архиерея, как и было велено, отец Василий вручил ему указ о запрещении в служении на год.
– Прости, отец Ярослав, – с довольно плохо сыгранным сочувствием, за которым ощущалось некое мстительное торжество, обратился к нему благочинный. – Но приходскую квартиру нужно освобождать…
– Да, конечно, – стараясь быть спокойным, ответил Андрейко. И он, и его жена (которая в таковом качестве доживала последние дни – заявление на развод к тому моменту было подано) уже паковали коробки и чемоданы. Елена съезжала на свою квартиру, и он тоже съезжал, хотя и не очень еще понимал, куда.
– Вообще-то надо было бы в течение суток освободить, – продолжил благочинный. – Но, с учетом ситуации, даем тебе четыре дня.
«Почему в течение суток? – недоуменно подумал отец Ярослав. – Где это записано? Куда они торопятся? Ведь нового священника все равно нет, заселять в квартиру некого…»
– Простите, отец Василий, разрешите хотя бы на неделю задержаться? – попросил он.
Благочинный нахмурился и скорбно покачал головой. Затем вдруг увидел что-то важное в мониторе своего компьютера и начал сосредоточенно, с крайне увлеченным видом, щелкать мышкой. Так прошло больше минуты. Наконец, когда что-то очень важное было до конца дощелкано, он снова посмотрел на отца Ярослава и недовольно ответил:
– Ну, это максимум. Но постарайся за четыре дня уложиться.
– Хорошо, – ответил отец Ярослав и, взяв с собой указ, вышел из Епархиального управления.
Что дальше? Служба у престола Божия – служба, которую он по-прежнему считал смыслом и основой своей жизни, теперь была для него недоступна. Может быть, на год, а может, и навсегда. Осознание этого тяжелейшим бременем легло на его душу, и бремя это ощущалось почти физически. Как и всякий более-менее опытный священник, отец Ярослав знал, что для священнослужителя пребывание в запрете – это всегда очень серьезное испытание. Немало попов, попавших