– Стерпится – слюбится, – тихо ответила Ульяна Федоровна, продолжая ласково водить по волосам дочери. – Поначалу, может статься, страшновато покажется. Но потом малые пойдут, хлопоты навалятся. Привыкнешь на мужнее плечо опираться, каждая встреча за праздник казаться будет. Особливо как с похода возвращаться станет. У них же жизнь такая… Дома отдохнул, детей поцеловал, жену обнял, да и снова в поход… И сиди, гадай… Вернется, или ты вдовая ужо, да токмо пока не знаешь… – Боярыня неожиданно тоже хмыкнула носом и наклонила голову, уткнувшись лицом в волосы дочери. – Может, оно и лучше, без любви-то? Дабы сердечко от страха-то каждый раз не рвалось?
– А я не хочу! – упрямо прошептала Настя, прижимаясь еще крепче к материнской груди.
Тяжело заскрипели ступени лестницы, потом доски в коридоре. В дверях кашлянул Григорий Юрьевич.
– Горюете, бабоньки? – хмыкнул он. – Оно правильно – перед свадебкой девке поплакать, оно по всем обычаям полагается. Ну а пока ревешь, племянница, послушай меня очень внимательно. Брат у тебя есть, Данила. Ныне он кровь на порубежье татарском проливает. Коли замуж ты завтра выйдешь, так его нынешним же месяцем в окольничие возведут. И будет он ужо не сыном боярским в общем строю, а полком командовать, многими сотнями служивых, и заместо трех рублей в год целых тридцать токмо от казны получать. Еще у тебя есть брат Никита. Коли замуж ты завтра выйдешь, так года через три, как срок положенный он в походах новиком проведет, так тоже окольничим станет и нужды никогда в жизни не изведает. Есть у тебя сестра Анна. Коли замуж ты завтра выйдешь, то не бесприданницей она уже будет, каковыми вы ныне выходите, а невестой зело завидной. Да и матушке твоей грошики считать более не придется. А коли откажешься под венец завтра идти, то тем обиду жгучую у жениха отвергнутого вызовешь, посеешь вражду лютую заместо дружбы и союза крепкого. И вместо наград всех заготовленных как бы жених на всем роду нашем захарьинском ту обиду лютостью не выместил… Подумай над сим, Анастасия. Крепко подумай! Но недолго, ибо кони в сани ужо запрягаются и надобно сбираться вам быстро да выезжать. Скажи, племянница, согласна на брак, мною сговоренный, али прахом все старания семьи нашей пустишь?
Боярин отступил, потоптался возле лестницы, громко вздохнул, вернулся:
– Что скажешь, девочка? Ты едешь?
Из глаз Анастасии выкатилась горячая слеза. Она всхлипнула… и кивнула.
Душа ее кричала: «Нет!», сердце горело от боли – но, кроме любви, у Насти имелся еще и разум. Боярышня Кошкина понимала, что ради благополучия всей семьи, ради братьев, сестры, ради матери одной из дочерей в роду можно и пожертвовать. Так уж складывается, что жертвовать будут ею, Настей.
Судьба.
Боярышня разжала объятия, вытерла глаза и поднялась:
– Давай