– Ты говорила, что вас всех накрыло… Где это произошло?
– Возле Периметра, – ответил Дым. – Отошли на пару километров, и началось. Чем дальше вглубь, тем явней глюки.
Лаки тоже сел на корточки у «стола», поближе к еде, взял бутерброд с сыром.
– Я был дальше, меня больше зацепило.
Кузя тряхнула головой, забрала у Себра стаканчик и протянула его Лаки, пришлось снова делиться портвейном и допивать остаток, чтоб последнее не отобрали.
Девушка обхватила стакан с вином ладонями, повернулась к Себру спиной, к Дыму лицом, а к Лаки в профиль и сказала:
– Ничего странного. У нее, у Зоны, такое случается. Как бы… настрой меняется, что ли, и каждый раз по-разному.
– Да ладно! – вскинул брови Себр. – Ты ж не пила толком, а уже такое несешь!
– Женщина женщину всегда поймет, – проговорила Кузя.
Интересно, это она серьезно или шутит? Лаки раньше не встречал этих людей и не знал их привычек, но мысль, что у Зоны меняется настроение, его заинтересовала, он и сам нечто подобное замечал, но не мог сформулировать смутные догадки. Лаки придвинулся к Кузе, облизнул губы и постарался сказать так, чтобы его слова напоминали шутку:
– Хочешь сказать, что Зона – женщина, и сейчас у нее… кхм… те самые дни?
– А что, не похоже? Тоже всякие циклы, выбросы, там… Это мы так сердимся на кого-то. Непредсказуемость, изменчивость и в то же время постоянство.
Девушка предложила недопитый стакан Дыму, тот мотнул головой – видимо, не хотел лишать ее удовольствия. Даже в зеленоватом свете фонаря было видно, как она раскраснелась, глаза ее заблестели. А если Кузя права?..
Дым вытащил из нагрудного кармана чекушку дешевой водки, налил полстакана Себру, тот выпил без промедления, крякнул, заел огурцом. Лаки от выпивки отказался. Когда он садился к чужому столу, то не поделился с приютившими его людьми своими припасами, потому что тогда даже не вспомнил про них, а теперь заворочалась совесть. Дым, вон, бормотухой перебивается, когда у Лаки в рюкзаке – «Джэк Дэниэлз», да не какая-то бурда местного разлива, а породистый виски, американский.
Но он отлично знал свою главную слабость: стоило выпить пятьдесят граммов чего бы то ни было, и душа его разворачивалась, начинала переть из тела, как тесто из миски, все женщины превращались в гурий, мужики – в братьев, хотелось одарить всех, и чтоб никто не ушел обиженным. Лаки уже выпил немного портвейна, и мысленно устремился к виски, но не чтоб напиться, а чтоб поделиться прекрасным с попутчиками. Ведь он в запертом подвале, в обществе суровых сталкеров, а значит, возможность расправить крылья и начудить стремилась к нулю – зачем себя сдерживать?
Поднявшись с пола и размяв затекшие ноги, он вытащил из рюкзака кусок вяленой говядины, овечьего сыра, пучок петрушки и тандырную лепешку, когда покупал ее у узбечки на рынке, лепешка была еще горячей. Он положил лакомства на общий стол и сказал:
– Вы простите, но с головой совсем худо было, паранойя одолела. Вот, только