Тогда я впервые увидел изнутри коттедж семьи Родика – старинный каменный двухэтажный дом, просто забитый огромным количеством самых разнообразных интересных (по крайней мере, с точки зрения ребёнка) вещей. Книги, картины, старинная мебель – гораздо больше и в лучшем состоянии, чем у нас в деревенском доме, старинные лампы, статуэтки и чучела животных и прочее, прочее, прочее. Преобладали, как ни странно, книги, их Русандра Родика, мать девочки, просто обожала. Правда, чуть ли не половина, с позволения сказать, собрания были дамские романчики, зато на добром десятке языков мира!
Мы с Мирен были в восторге: привычная ей обстановка казалась для меня настоящей сокровищницей, а ей были в новинку виды внешнего мира за пределами небольшой территории вокруг собственного дома. Выйти за границы этой территории, которую родительница подруги называла холдом, Мира самостоятельно не могла, а мать её банально никуда не брала, хотя и регулярно отлучалась «по делам». Кстати, именно тогда я впервые увидел настоящую магию – если не считать работы зеркала, которое, кстати, так больше ни разу и не «включилось». Правда, то, что туманные белёсые стены, замыкающиеся куполом где-то высоко над крышей коттеджа, являются чем-то необычным, до меня дошло далеко не сразу. Ну, что сказать – мне было пять с половиной лет, какой уж там анализ…
Как я и сказал, от родителей информацию о новой подруге я скрыл – хотя, если подумать, как бы они могли запретить мне общаться с тем, кого не видят? К счастью, я сам до такой простой мысли тогда не додумался. Мира не рассказала матери о друге по сходной причине: девочка видела других людей по телевизору, на фото и картинках, но живое общение, особенно со сверстниками, было строго лимитировано. Над дочкой-блондинкой Руке во время приезда редких гостей разве что коршуном не вилась, контролируя буквально каждый жест и каждое слово. Впрочем, как позже выяснилось, на это была весьма веская причина, но пока всё казалось необоснованным притеснением. Встретились два одиночества, что называется.
Кстати, об именах: как выяснилось некоторое время спустя, «разговаривали» мы с Ми не на русском, и уж тем более не на родном для Родики-младшей румынском. Однако с простыми словами всё и было просто, проблема оказалась только в восприятии имён. С другой стороны, правильно произнесённое на румынском Мирен аналогично французской версии того же имени Мирей (Мирей Матье, знаете, наверное?) и русскому Мира. Ну а с уменьшительной формой Ми и вовсе никаких проблем не было. Если подумать, то тут даже меньше различий, чем Иван на русском и Джон на английском,