– Объясни ему сам, папа, – ответила девочка. – Может быть, он тебя послушает.
– Думаешь, я его не просил? Но он, похоже, меня не слушает. Я подозреваю, его никогда нет рядом, когда я к нему обращаюсь.
– Сейчас он здесь.
– Здесь, поблизости?
– Прямо здесь.
Педро чуть не уронил горшок с вареньем.
– Я его не вижу.
– Если ты с ним заговоришь, он будет слушать.
– Кабальеро Мартинико…
Педро начал свою речь уважительно, как и в прошлые разы, затем последовал длинный период, в котором отец семейства объяснял, какие беды поведение домового может навлечь на саму Анхелиту. Он просит не за себя, а за свою жену и за девочку, благодаря которым уважаемый дух имеет возможность существовать в мире живых.
Было очевидно, что Мартинико его слушает. В продолжение всей речи в окрестностях дома царило спокойствие. Двое соседей проходили мимо и услышали, как Педро разглагольствует сам с собой, но поскольку они были наслышаны о присутствии домового, то сразу поняли, в чем дело, и заторопились прочь, пока их не нагнал какой-нибудь метательный снаряд.
Педро окончил речь и, довольный содеянным, отправился работать. И вдруг камни полетели снова, они выскакивали отовсюду, и один из них угодил гончару в голову. Анхела бросилась отцу на помощь и тут же получила палкой по заднице. Им пришлось укрыться в мастерской, но камни продолжали стучать по стенам, так что домик, казалось, вот-вот развалится. Впервые за много месяцев Анхела как бы очнулась от своего оцепенения.
– Какой ты противный, домовой! – выкрикнула она, вытирая окровавленное отцовское лицо. – Я тебя ненавижу. Не желаю тебя видеть!
И камнепад чудесным образом прекратился. Еще слышно было карканье перепуганных птиц, но Анхела пребывала в такой ярости, что ее не остановили даже вопли отца, умолявшего не покидать убежища.
– Если ты еще хоть раз ударишь батюшку, матушку или меня, клянусь, я навсегда тебя из нас выгоню! – прокричала девочка во всю силу своих легких.
Даже ветер, казалось, утих после этой угрозы. Педро ощутил волну страха, от которой волосы вставали дыбом; он решил, что ему передался страх домового.
В тот вечер дочь и родители улеглись рано – как только перевязали рану хозяину дома. Педро клялся никогда больше не разговаривать с Мартинико – пусть уж другие подставляют головы. К тому же он сомневался в долгосрочном действии угроз Анхелы и не хотел нарываться по новой. И вообще, гончар нуждался в передышке. Он два дня трудился над партией горшков, и назавтра ему предстояло расписать готовую посуду.
Среди ночи всех троих разбудил страшный грохот, как будто на землю обрушился обломок луны. Педро зажег свечу и дрожа вышел из дома; жена и дочь – за ним следом. Долина была похожа на темную пещеру.
В мастерской Педро был настоящий пандемониум: посуда летала по комнате и вдребезги разбивалась о стены, столы ходили ходуном, гончарный круг вертелся,