или попытаться ему объяснить:
«Ты пойми, мне надо идти на работу».
Мы что-то ему отвечаем, стремясь, что называется, решить проблему и закрыть вопрос, но вся беда в том, что мы не слышим ребенка. На самом деле во всех описанных ситуациях он ни о чем нас не просит. Он просто хочет заявить о своем «Я»!
Он выражает свои чувства и формулирует это как умеет, он приоткрывает перед нами свой внутренний мир, говорит себе и нам, кто он есть и чем живет. Он ощущает свое бытие, а мы переводим разговор совсем на другие вещи. Мы улавливаем содержательную часть его сообщения, но игнорируем эмоциональную, тем самым давая ему понять, что его чувства для нас ничего не значат и что его «Я» для нас – пустой звук. Слыша наши рациональные объяснения, он понимает только одно: мы не считаем его вправе испытывать те чувства, которые он испытывает!
Почему мы такие бесчувственные? Потому что привыкли подавлять собственные эмоции, загонять их так глубоко внутрь себя, что нам уже трудно их отыскать. Нам не хочется позволять себе проявлять эмоциональность. Возможно, мы боимся, что, вырвавшись на волю, подавленные эмоции завладеют нами и мы не сможем с ними справиться? Тогда надо вспомнить, что мы пережили в том же возрасте, в каком сейчас наш ребенок. Именно страх пробудить слишком болезненные воспоминания детства мешает нам услышать, о чем кричит ребенок. Отказываясь его выслушать, мы загоняем его в ту же клетку, в какой оказались сами.
А если попытаться воспользоваться его призывом, пойти в том направлении, которое он нам предлагает, вырваться из своей внутренней тюрьмы и предоставить ребенку право на свободу бытия?
Слышать и принимать чувства детей, понимать их ценность – значит помогать детям созидать свою личность и существовать в качестве индивидуума.
Кто я? Я – это Я.
Самосознание опирается на осознание своих эмоций. Я есть тот, кто чувствует себя собой.
Если ребенок лишен права выражать то, что он чувствует, если никто не хочет понять, почему он плачет, или злится, или пугается, если никто не придает значения его чувствам, не подтверждает, что его чувства справедливы и он имеет полное право чувствовать именно то, что чувствует, в сознании ребенка может постепенно стереться понимание того, что он на самом деле испытывает. Он или вообще перестанет что-либо чувствовать, или станет испытывать какое-то другое, «разрешенное» чувство, которое вытеснит подлинное.
Ребенок, не имеющий права на собственные чувства, вынужден чувствовать то, что ему велят родители, учителя или любые другие люди. Они говорят ему, кто он такой, и он покорно принимает навязанную ему роль. Он перестает ощущать собственное бытие.
Взрослые не всегда точно знают, что именно необходимо ребенку. Нам все равно, что за картинка нарисована на тарелке, из которой он ест, – слоненок или медвежонок, но для трехлетнего малыша это вопрос первостепенной важности. Он устраивает истерику, потому что он хотел тарелку со слоненком, синий стакан, розовую вилку, неподтаявшее масло и пиццу без подгорелого краешка… Мы сердимся и недоумеваем: нас в его возрасте