Прости… наверное, зря я тебя обвиняю… я никогда не узнаю правды. О Гарри, милый мой, любимый… Они забрали наших детей… Господи, как я по ним скучаю… Ночью, когда я в отчаянии просыпаюсь, увидев во сне их милые личики… Я лежу, размышляя, как они там, гадаю, помнят ли они бедную свою мать, которая их так любила. Если бы только я могла узнать о них! Видел ли ты их? Нет, уверена, что нет. Отец бы тебе не позволил, как не позволил себе смириться с тем, что человек столь низкого происхождения стал отцом его внуков! Они вырастут испорченными детишками вроде меня, жестокими маленькими чудовищами, которые будут смотреть свысока на таких, как ты, Гарри. Странно, не так ли? Думать, что нашу жизнь разорвут так поспешно, что наших детей увезут в ночь, их мать упрячут в психушку, а отца… Что сталось с тобой, Гарри? Тебя убили – или купили? Погиб ли ты или продал нас тому, кто дороже заплатил? Что мне делать – ненавидеть тебя или оплакивать? Невыносимо думать о тебе, не зная этого… Теперь я могу лишь мечтать о возвращении в Чикаго после завершения моей миссии, чтобы вернуться домой и быть с детьми, чтобы встретить тебя и посмотреть тебе в глаза и в них узнать правду.
Вот в чем дело, милый Гарри, как хорошо, что я не вышла за тебя замуж официально, потому что я теперь обещана другому. И все равно, что я со скепсисом отношусь к институту брака. Да, понимаю, это странная новость. Я заключила странную сделку, чтобы купить себе свободу. И хотя я еще не знаю, как зовут этого счастливчика, могу сказать, что он индеец из племени шайеннов. Да, в общем, я могу признаться в этом лишь в письме, которое, даже захоти я отправить, мне отправить не позволят. Нашу тайну предполагается держать в секрете, хотя очевидно, что не получается… И, хотя это кажется безумием, я чувствую, что должна написать тебе письмо и сообщить это, пусть даже отправить его я не смогу. Выполнив это обязательство, остаюсь по меньшей мере. Любящая мать твоих детей,
17 апреля 1875 года
Проведя неделю в Форт-Ларами, я счастлива, что мы снова выступили в путь. Наше томление никак не находило себе выхода. Фактически нас держали под замком, на правах арестантов, выпуская лишь на часовую прогулку, непременно в сопровождении солдат. Может быть, они боялись, что мы захотим общаться с индейцами, которые болтались возле форта, и все разом передумаем. Должна сказать, что бедняги были так же отвратительны, как и те, из Форт-Сиднея. Среди них, как нам сказали, были в основном сиу, кроу и арапахо. Они пили, просили милостыню, играли в карты и пытались продать несчастных оборванных жен и дочерей солдатам или полукровкам и прочим непотребным завсегдатаям фортов за порцию виски. Очень противное зрелище – многие женщины сами слишком пьяны, чтобы возражать, и, во всяком случае, слишком бесправны, чтобы отказаться от этих мерзких сделок.
Но мы должны хорошо помнить, что эти индейцы – совсем не те, которые будут нас выбирать. По меньшей мере я продолжала настаивать на этом ради моих подруг, Марты и малютки Сары. Как я сказала Марте, маловероятно,