Росла, как никогда, индустрия чисток. И выросла до масштабов внушительных. Весь мир в состоянии почистить. Тем более сверху так он пятнист.
Сегодня, исходя уже из генетических предпосылок, хранители партийных риз наконец-то поняли, что человек неисправим. Сколько его ни уничтожай, а все одно – не по-партийному жить хочет. С присущими ему человеческими слабостями. Как-то – есть и чтобы не было государственной диеты. Одеваться покрасивей и просторней. И необязательно с туго затянутым поясом. Напротив – и отпустить пора. Сколько можно ходить с перетянутой талией? А главное – хочет иметь свое мнение, наглец. И не то мнение, что в ЦК занафталинено, а именно свое, наконец-то проклюнувшееся сквозь шестидесятилетний шлак пустых и ничего не значащих слов. Ибо голова, как справедливо понял человек, не только для шапки ему дадена. Как, впрочем, и сердце не только для партбилета. Вот только нашего брата автора живопишущего еще не понимают. Полагая, что нам пошли впрок их былые и настоящие казни. Ну никак не желают понять – по причине, что нас они лучше всех воспитывали.
Так кто же ныне человек человеку?
Конечно же волк… Если он не в стае единомышленников. Где уже человек человеку – товарищ. И не просто товарищ, а уважаемый товарищ… волк. Другое дело – какой волк человеку товарищ? Да еще уважаемый?
А как же с позорным наследием прошлого? Неужели уже закрасили его красной краской и пятна исчезли? Новая историческая формация – советский народ, «чей адрес – не дом и не улица, чей адрес – Советский Союз»… И без пятен? Да что он, хуже других?
Да уже свои родимые появились. Вон как вылезают сквозь кумач (и не от стыда) – вон как лезут – свои, ни на что не похожие. Ни у кого не заимствованные – новоотечественные, советские. Куда более отчетливые, чем когда-то, – пятна социализма. Черные, надо сказать.
– Да, – говорит сосед, – моя бабушка, повидавшая мир, тоже говорит, что такой жизни, как у нас, – нигде больше нет. И быть не может. – Его единственная бабушка летала стюардессой. Бабушка-стюардесса… Это было нечто новое в авиации. Ну да ведь у нас вообще все не как у людей. Чего уж тут удивляться. – Зато меня почитают за маленького,