Вопрос ничуть не поколебал позиций режиссера. Более того. Он, кажется, уже много об этом думал и готов был поделиться своей радостью с окружающими.
–Браво, Петрович! Хороший вопрос. – Он задумчиво посмотрел на светящуюся огоньками люстру и просиял сам:
– Он был пришельцем!
Все ахнули и подняли взгляды от тарелок.
– Как же, как же, расскажите поподробнее! – Включился кто-то из массовки.
– Да тут и рассказывать нечего, господа…. В его распоряжении была Машина Времени. Он ее использовал и попал к нам на премьеру…. Ну а дальше вы и сами знаете, что он написал. Так-с себе-с, легкая компиляция-с….
– То есть, Викентий Григорьевич, вы хотите сказать, – подала голос главная героиня (сейчас она была без куртки, в кружевном платье и туфлях на высоком каблуке). – Вы хотите сказать, что на нашей премьере будет сам Шекспир!?
– Полагаю, да-с… – скромно потупил взор Апполонов-Загривский и молча сел.
После только об этом и говорили. Все были крайне возбуждены вопросом; кто-то из массовки начал прихорашиваться, хотя премьера была еще далеко. Кто-то в волнении звонил по мобильнику, спеша поделиться радостной новостью. Кто-то обеспокоено ерзал и посматривал по сторонам, словно ожидая, что Шекспир, воспользовавшись своей Машиной Времени еще раз, уже сидит здесь, среди них и, спокойно попивая красненькое, слушает про себя и посмеивается – у него, возможно, на счет им написанного было свое мнение…
Однако все вскоре устали и пошли по домам. Поднялся и Аполлонов-Загривский. Он огляделся и, слегка пожав плечом, словно сожалея о чем-то давно минувшем, но в то же время прощая это минувшее за то, что оно было, прошел в гардероб; ему тут же услужливо подали пальто. «Мерси», – автоматически ответил режиссер, все еще пребывая в какой-то полудремотной сладкой истоме от того, что он смог, наконец, сформулировать аудитории свои идеи и они, кажется, БЫЛИ ПРИНЯТЫ. Открыв массивную дверь театра, он уже приготовился вдохнуть терпкий зимний воздух. «Там, кажется, снег…», – с приятным ожиданием прохлады и свежести он шагнул за порог.
Снега не было. Не было ничего. С беспокойством Аполлонов-Загривский оглянулся вокруг. Не было НИЧЕГО! Ни неба. Не земли. Ни даже воздуха, которым он, кажется, дышал еще секунду назад… Он в страхе сунул руку в карман в надежде нащупать там телефон, одновременно обратившись назад, к дверям театра… Но тщетно: театра не было; как не было и телефона в кармане его замечательного кашемирового пальто. Более того; он понял, что и пальто исчезло и, вдруг… с отчаянной, какой-то устрашающе кристальной ясностью он осознал, что и его, Викентия Григорьевича Аполлонова-Загривского… тоже, кажется, больше НЕТ!» КОНЕЦ.
Федоров, в совершеннейшем обалдении от написанного, поднял голову и огляделся по сторонам. Кругом