Мари указала на группу людей, спускавшихся куда-то вниз по улице. Они прошли в ту сторону и обнаружили, что дальше, возле причалов с баржами, набережные всё же оставались открытыми. Спустившись к самой воде, они вдруг были поражены видом Сены. Стальная гладь воды, изрытая волнами, сплетавшимися в многочисленные косы, с устрашающей быстротой перемещалась влево по течению и лишь каким-то чудом не переливалась через каменные края.
– Когда попадаю в такой поток… в поток людей, я часто замечаю за собой одну странность.., – заговорила Мари о чем-то другом, когда они, постояв у самого края набережной, двинулись дальше по безлюдному променаду вправо. – Из всех проплывающих мимо лиц, из ста, скажем, или из десятка, несколько уж точно покажутся понятными или даже близкими. Какой большой процент! Ведь в жизни за десять, за двадцать лет такого количества близких людей не встретишь.
– Смелое утверждение. – Петр улыбался углами рта. – Встречаясь с людьми на улице, ты просто не успеваешь понять, что между вами мало общего.
– Один мой знакомый говорит, что если взять и поставить в ряд десять человек, то из этих десяти случайных лиц получится самый полный портрет нации, какой только можно вывести даже при помощи статистических методов. А если поставить рядом двести, то получится просто какой-то отряд. Но есть народы, в которых эти десять – как двести, все на одно лицо. Это вроде бы признак древности народа. Так и у французов… Не обращал внимания?
– Нация – это ведь не только… рожи, а прошлое, неизбежность его, – сказал Петр. – Это как в людских отношениях. Если в них нет чего-то неизбежного, вынужденного, какой-нибудь круговой поруки, они всегда рано или поздно заканчиваются. Причем сами по себе, от нашего желания это даже не зависит.
– О, ты стал фаталистом.
– Да нет… Я просто всё меньше нахожу смысла в этом… вареве. Мне всё меньше верится, что от нас что-то зависит. А в то же время смысл есть во всем, это тоже очевидно. Вот и получается…
– Получается, что смысл нам непонятен.
Петр развел руками. Они дружно рассмеялись.
– Как же тогда принимать решения? – спросила Мари, возвращаясь, видимо, к прежнему разговору, начатому в холле гостиницы.
– А что толку их принимать? Жизнь всё равно по-своему распоряжается.
Какое-то время они шли молча и почти в ногу, наблюдая за баржей, которая непонятно каким чудом маневрировала в узких пролетах каменных мостов.
– Ты всегда точно знал, что хочешь, – сказала Мари. – И это замечательно. Вообще из всех, кого я знаю, ты, по-моему, единственный, у кого всё сложилось как-то логично.
– У меня? Какое заблуждение! Меня постоянно преследует чувство, что я занимаюсь не своим делом, что я ошибся профессией, что живу по ошибке. Честное слово!
– Что же тогда о других говорить?
– Заблуждение, –