– Ненавижу вас!
Мне пришлось крепко сжать губы, чтобы удержать слезы.
– А ну, кончайте дурдом! – раздался чей-то голос.
В душевую зашел белокурый парень. Тони, с которым мой брат делил комнату. Сердце у меня радостно вздрогнуло. Тони был лыжник от бога, невысокий, но очень мускулистый, он часами занимался в спортзале, развивая силу. Тони подошел к тощей гиене и отшвырнул его в сторону так, что тот отлетел далеко к другой стене, остальные отступили.
Затем он подошел ко мне:
– Как ты? В порядке?
Я все еще дрожал, вода из душа шла холодная. Тони положил мне ладонь на плечо и отвел в комнату брата. Он немножко прихрамывал – последствие второй операции на колене. Пока что было неясно, не придется ли ему отказаться от задуманной карьеры лыжника.
Он вдруг заговорщицки улыбнулся:
– Ответила она уже на письмо?
Он хотел меня подбодрить. Как многие другие, Тони был смертельно влюблен в мою сестру. Месяца три-четыре назад мне было поручено передать ей от него любовное письмо, на которое она так и не ответила. С тех пор Тони постоянно задавал мне в шутку вопрос, прочитала ли наконец Лиз его послание.
В комнате брата с меня продолжала капать вода, по всему полу за мной тянулись мокрые следы. Марти, в последние годы фанатично увлекшийся компьютером, оторвался от своей ЭВМ:
– Что это с тобой?
Делая вид, что не слышу его, я отвернулся к окну, где ярко светились окна соседнего здания, вдалеке виднелись очертания черневшего в ночи леса. Марти снова склонился над клавиатурой своего бэушного «Коммодора», но сквозь притворную деловитость в нем проглядывала нечистая совесть.
– Ты мне не помог, – сказал я. – Я кричал и звал тебя.
– Я тебя не слышал.
– Ты слышал. Я был у тебя под дверью.
– Я действительно не услышал тебя, Жюль.
Я кинул на него сердитый взгляд:
– Если бы ты открыл дверь, они бы меня отпустили. Тебе достаточно было только показаться на пороге.
Но брат уперся как баран, и в конце концов я сказал:
– Хотя бы признайся, что ты меня слышал. Тогда я тебя прощу.
Прошло еще несколько секунд, и, не дождавшись от Марти ответа, я вышел из комнаты. Когда я в те годы думал о брате, у меня перед глазами вставала закрытая дверь.
Мы пошли к озеру, я хотел кое-что показать Альве. Была пасмурная ледяная погода, и я впервые за эти годы взял с собой папину камеру. Сам я вышел тепло укутанный, в анораке, с шапкой на голове и завязанным шарфом, и мне бросилось в глаза, как легкомысленно одета Альва. Тоненькие джинсики, сверху – застиранная вязаная кофта. Как сбежавшая из секты беспризорная девочка. Ей, наверное, было холодно, но она не показывала вида.
Когда мы подошли к озеру, уже