И это я к тому,
Что даже дивная сирень
цветёт не весть кому.
Зелёный триптих
1
Искусная резьба мышиного горошка:
листочки – ёлочкой,
цветы – сороконожкой…
а вот никто не хочет замечать.
А всё… а всё вокруг созданье Божье,
хоть и растёт в глуши и бездорожье.
Но как о том глухому прокричать?!
Возьму домой: пусть рай узнают в банке
мышиные незрелые баранки,
пусть ближе будут, человека зря.
У нас, людей, всем скорость заправляет.
Куда рулит – сама того не знает,
но презирает малого, взорля.
2
Если лето – лечись от хвороб:
за порог – и корзиночку в руки.
После будет черничный пирог
и жаровня не треснет от скуки.
Собери чистотел, зверобой
и горошка мышиного тоже,
если ноет сокрытая боль,
притесненье сердечное гложет.
Этот день – без особых затей –
для блужданья в некошеных травах,
для опушек в залёжках лосей,
для нечаянной встречи на лавах.
3
В подзорную трубу – будыльниковый ствол –
на звёзды смотришь ты в одну из лун обычных.
Ты хочешь разглядеть, как звёздный луч расцвёл,
кометы хвост узрев – далёкий, заграничный;
как пролетит она, повиснув над тар-тар-ом,
что у нас Землёй Людей зовётся…
Здесь новое опять нашествие татар,
и знаешь ты нутром, чем это обернётся.
Вот почему глядишь в будыльниковый ствол
на мир, туда – в мираж высокого покоя…
А здесь всё в пустоту, всё – на гольменый стол,
потом – в навоз, в назем. И ни во что другое.
«Дай мне, Земля… дай подглядеть…»
Дай мне, Земля… дай подглядеть
тайну твою хоть бы на треть:
терпишь ли нас?
веришь ли в нас?
скоро ль пробьёт
крайний наш час?
Люди страшны́. Не́людей час.
Мучишь ли нас?
Учишь ли нас?
Гарью полно утро Земли.
Матерь моя, определи.
«Дерево с обломанными ветками…»
Дерево с обломанными ветками
снова размечталось о весне.
Дождики невидимые, редкие
падают откуда-то извне.
Падают, в туманы превращаются.
Падают, молотят землю в грудь.
Господи! она еще вращается,
все ещё живая как-нибудь.
Платьица батистовы заляпаны.
Поредела барыня-коса.
Хамскими бесчисленными лапами
кто не потаскал за волоса…
Родина, калика перехожая,
продержись! превозмоги себя!
Пёсья и воронья – наша все же ты,
грязь твоя, и та – моя судьба.
Никуда не денусь, бесноватая,
утопив в грязюке сапоги,
от вины (хоть в чем я виноватая?!).
Родина!