18
Итак, сняв, как я сказал, последний хитон, славный обходил все города и села киприотов, некоторым худейшим рубищем закрывая нуждающиеся в прикрытии члены тела, прикидываясь как бы дурачком, полный как никто истинной мудрости и говоря в чувстве сердца вместе с великим Павлом: мы безумны для Христа, а также до нынешнего часа и алчем, и жаждем, и наготуем (ср. 1 Кор. 4:10–12), и скитаемся, мы как сор для мира, как прах, всеми попираемый доныне. Однако доныне не все считали его просто каким-нибудь дураком или помешанным, но хотя одни и полагали, что это так и на самом деле, обращая внимание только на одну внешность и как бы спотыкаясь о какую-нибудь скалу или камень соблазна (Рим. 9:33), однако другим, способным понимать и познавать из видимого то, что не видно, ясно было, что он имеет здравый разум, но скрывает (по апостолу) в скудельном сосуде (2 Кор. 4:7) духовное то сокровище. Ибо не как попало и необдуманно мудрый прикидывался дураком, подобно некоторым, которые, не знаю каким образом, обманывали себя, не прикидываясь только дураками, но будучи ими и на самом деле по своим словам и делам, и вместо того, чтобы смеяться над демонами и миром, как говорится у отцов, сами подвергали себя насмешкам, ибо, еще не будучи в состоянии подчинить бессловесное души разуму и не предавшись всецело добру, они, как прежде времени выбежавшие за барьер, низверглись легко в страсти, бесстыдно делая и говоря как бы безумные[146]. Не таков великий Савва. Он сперва хорошо уврачевал душевную болезнь воздержанием и смиренномудрием, так что ни одно из чувств ему не препятствовало, и только тогда решился на этот новый бег и борьбу, наложив как бы некоторую узду на уста и таким образом молчанием предостерегая себя от того, чтобы не говорить чего-нибудь неприличного (ибо где было это у него, сделавшего давно душу свою Божиим храмом[147] и постоянно о Божественном размышлявшего и говорившего!) и чтобы как можно лучше скрыть сокровище находившейся (в нем) духовной премудрости и не быть легко узнанным, как дерево от плода, и вследствие этого не лишиться цели благого притворства. Будучи же кроток и приятен видом и взором, задумчив и постоянно погружен в себя, неразвлеченно занимаясь размышлением о высшем, так что, даже часто вращаясь среди толпы, он мог вместе с Давидом говорить: един есмь аз, дондеже прейду (Пс. 140:10), имея и тело хотя изнуренное чрезмерным неядением, но нежное и тонкое, ибо этого он скрыть не мог, – у более разумных он был в подозрении, как я сказал, а вследствие этого и в почете. Но да будет благовременным вспомнить кое о чем из этого (периода его жизни) и показать высоту этого мужа из его дел.