Жена смотрителя зоопарка. Диана Акерман

воплощают самый дух лета, и название месяца липец означает июль. Когда-то посвященные богине любви, с приходом христианства они стали прибежищем Марии, и в придорожных часовнях под липами путники до сих пор молятся ей об удаче. В Варшаве липы оживляют парки, окружают кольцом кладбища и рынки, маршируют вдоль бульваров. Почитаемые как слуги Господа пчелы, которых манит липовый цвет, дают мед и медовуху для стола, восковые свечи для церковных служб, и поэтому многие церкви высаживают в своих дворах липы. Эта связь, пчела – церковь, сделалась настолько прочной, что однажды, на рубеже пятнадцатого столетия, жители Мазовше издали закон, по которому за кражу меда и порчу ульев полагалась смертная казнь.

      Во времена Антонины поляки оберегали пчел уже не столь рьяно, но все равно весьма прилежно, и Ян держал в самом дальнем конце зоопарка несколько ульев, поставленных тесно, словно хижины туземцев. Домохозяйки использовали мед, чтобы подслащивать холодный кофе, готовили крупник, медовый ликер, пекли перник, полусладкую коврижку с медом и специями, или пернички, медовые пряники. Пили липовый чай от простуды или для успокоения нервов. Во время цветения липы Антонина, отправляясь через парк к трамвайной остановке, в церковь или на рынок, неизменно проходила по древесным коридорам, полным густого аромата липовых цветков и жужжания слухов и домыслов, – на местном жаргоне «липа» означает еще и безобидную ложь.

      За рекой контуры Старого города проступали из тумана раннего утра, словно строки, написанные невидимыми чернилами, – сначала только крыши, изогнутая терракотовая черепица которых уложена внахлест, как голубиные перья, затем появлялись ряды домов, бирюзовые, розовые, желтые, красные, цвета меди и бежевые, выстроившиеся вдоль мощенных булыжником улиц, которые тянулись к Рыночной площади. В тридцатые годы в варшавской Праге имелся собственный открытый рынок на Зубковской улице, рядом с водочным заводом, похожим на приземистый замок. Однако тот рынок не был таким праздничным, как рынок Старого города, где дюжины торговцев под желто-коричневыми навесами предлагали овощи и фрукты, ремесленные изделия и еду, в витринах был выставлен балтийский янтарь, а ученый попугай за несколько грошей вытаскивал вам предсказание из маленького горшочка, полного скрученных в трубочку бумажек.

      Сразу за Старым городом начинался большой еврейский квартал – с паутиной улочек, с женщинами в париках и мужчинами с завитыми пейсами, с религиозными танцами, со смесью диалектов и ароматов, с крошечными лавчонками, крашеными шелками, домами под плоскими крышами и с железными балконами, выкрашенными в черный, розовый и мшисто-зеленый, – они теснились друг над другом, словно ложи в опере, только заполненные не людьми, а горшками с помидорами и цветами. Здесь можно было найти особый вид польских пирогов, большие плотные креплахи: пельмени размером с кулак, начиненные тушеным мясом с луком, которые варят, запекают или жарят, отчего они приобретают