Голос, зовущий тревожно,
Эхо в холодных снегах…
Разве воскреснуть возможно?
Разве былое не прах?
Валентина не задавала себе таких вопросов. Она лечила свою нервную систему – целую неделю. А вместе с ней «лечились» и все пять красавиц в ее душе. Хотя, им-то что было переживать? – они были опытными путешественницами во времени. И рисковали не собственными шкурами.
– Скорее всего, – догадалась, наконец, Кошкина, – это они меня так поддерживают. Жалеют, несчастную.
«Жалели», кстати, все вокруг – весь отель; и обслуживающий персонал, и отдыхающие британцы, и любимый муж. Это после того, как Валентина, находившаяся в первый день после путешествия в далекую Элладу под особо сильными впечатлениями, устроила грандиозную головомойку английской семье, пробормотавшей вечное «Мо-о-онинг» без должной почтительности.
Так что все передвигались по коридорам перебежками; уверившись, что грозная «русская миссис» отсутствует в пределах слышимости и видимости. И на пляже рядом был лишь Виктор Николаевич, да несчастный юноша-слуга – тот самый, что однажды осмелился опрокинуть на чарующую плоть Валентины Степановны полстакана коктейля со льдом…
Валя послушала, как весело стучат о стенки очередного бокала кубики льда, кивнула, и позволила себе, наконец, признаться, что никакие нервы у нее не страдают. И что гнетет ее все последние дни единственный вопрос: «И что дальше? Куда мы теперь с вами, подруги… «дней моих суровых»?
– Как куда? – первой удивилась неугомонная Дездемона, сильнее других «страдавшая» вместе с подругой, а теперь одним мгновением сменившая тон ангельского голосочка с печального, даже трагического, на восторженный, предвкушающий приключения, – в новое путешествие! Предлагаю сегодня же лететь в Венецию. Там я, девчонки, расскажу вам пару удивительных историй… И покажу, где меня в первый раз…
– Ага, – сварливо вступила в разговор Пенелопа, – а они, эти истории, тоже как-то связаны с маврами?
Нежный голосочек Дуньязады, присоединившейся к полемике, казалось, звенел от возмущения:
– А что вы имеете против мавров? Они, кстати, в каменные статуи не влюбляются; предпочитают живых принцесс. Так что милости прошу в наши края…
– Девочки!!! – Валентина одним мощным рыком внутрь себя не дала разгореться ссоре, от которых отдыхала всю последнюю неделю, – давайте без этого… куда нам ехать, и кого искать решим общим голосованием. Но точно не к тебе, Дуняша; не в Багдад. Там сейчас знаешь, что творится? Включи телевизор – каждый день новый террористический акт.
Кошкина действительно нажала на кнопку пульта (этот удивительный разговор продолжился уже в люксе, на необъятной кровати, с краешка которой примостился Николаич со своим ноутбуком); огромную комнату заполнили волшебные ритмы фламенко. Шестерка красавиц замерла, очарованная неистовой мелодией и стремительными движениями танцовщицы. В голове же Валентины одновременно зазвучали не менее волшебные строки:
Они звучат, они ликуют,
Не уставая никогда,
Они победу торжествуют
Они блаженны навсегда.
Пелена очарования спала с общих на шестерых красавиц глаз очень быстро – вслед за хмыканьем Виктора Николаевича. Ученый историк, он же танцовщик, какого еще надо было поискать (и вряд ли можно было найти в целом мире!) оторвался от своего компактного компьютера, и принялся комментировать танец на экране, в котором – по его словам – ошибок было больше, чем клопов в матрасе.
– Какие клопы?! – вскинулась было Валентина, – откуда они тут?!
– Да не здесь, – успокоил ее Николаич, на всякий случай принявший низкий старт для побега (он еще не прочел в голосе любимой женщины, что недельная гроза миновала), – это я свои студенческие годы вспомнил. Так вот тогда, на дискотеках, мои однокурсники лучше отплясывали.
Он еще раз презрительно хмыкнул, и опять уткнулся в маленький экран. На большом продолжала развевать юбками смуглокожая испанка, но Валентине было не до нее. Как и до той невероятной мысли, что ее Витенька, оказывается, когда-то ходил на дискотеки (пусть до знакомства с ней, но что это меняло?!). Потому что она, наконец, задала вопрос, мучивший ее уже несколько дней:
– А ну-ка, Витя, – велела она строго – так, что муж опять на время превратился было в Усейна Болта перед стартом, – посмотри там, в своем ящике, что это за строки сами собой засоряют мои мозги.
И она продекламировала – с чувством, с толком, с расстановкой. А непревзойденная декламаторша Кассандра помогла ей в этом так мощно, что, казалось, стены отеля затряслись:
Все бытие и сущее застыло
В великой, неизменной тишине.
Я здесь в конце, исполненный презренья,
Я перешел граничную