Вяземская Голгофа. Татьяна Беспалова

унять боль? Где спрятаться? Нагорный поселок невелик. Стань среди улицы, вертись волчком, всё, что увидишь – пыльные кроны тополей и фабричные трубы над ними. Двух- и трехэтажные дома можно по пальцам пересчитать. Остальное – домишки-пятистенки с двухскатными крышами. Эти утопают в майском цветении, а он, Тимофей, захлебывается собственной ревностью. Девчонка тянет его в калитку. Наверное, здесь она живет: половина дома в три окна, остекленная веранда, посыпанный щебнем двор. На дворе, под навесом – штабель дров, куча угля. Угольная пыль повсюду. В центре двора – качели на покосившихся столбах. В углу двора – летняя кухня. Девчонка тянет его к обитой дерматином двери.

      – Погоди! – смеется он. – А апельсины?

      – Дома съедим, – недоумевает она.

      – Они не для еды! Хочешь я выжму из них сок?

      – Хочу!

      – А не побоишься?

      – Я? – Она снова недоумевает. Забавно.

      Тимофей оглядывает двор.

      – Встань-ка спиной к дровнику, – распоряжается он, и девчонка послушно становится спиной к угольной куче. Тимофей кладет ей на макушку апельсин, расстегивает кобуру, снимает ТТ с предохранителя.

      – Ой! – смеется девчонка, а в глазах страха нет.

      Молодец! Тимофей отступает, прижимается спиной к низкой юбке веранды. Большой двор! Шагов в двадцать в ширину. Тимофей прицеливается. В рассветных сумерках оранжевый плод чужой страны ярок, подобен упавшей с неба звезде. Хлопок выстрела спугивает пугливых котов на крыше летней кухни и те с истошным мяуканьем разбегаются в стороны. На волосах и лбу девчонки – сок апельсина с волоконцами мякоти. Она смеется, вытирает пальцами сок, облизывает ладони, шепчет:

      – Ещё!

      Тимофей водружает второй апельсин ей на макушку. Ему уже становится скучно. Он целится, мажет. Пуля зарывается в уголь, вздымая в воздух облачко черной пыли.

      – Ещё! Ну же! – настаивает девчонка.

      – Больше нельзя. Патронов нет, – Тимофей застегивает кобуру.

      Сени пахнут семейным уютом. В углу, под вешалкой – груда обуви. Сапоги, туфли ботинки. Девчонка разувается, кидает свои туфлишки в кучу. Тимофей стягивает сапоги.

      – Все уже спят, но мы будем пить чай. Ведь у Наметовых не напились, – шепчет она.

      Не напились? Тимофей смеется. Уж он-то напился вдосталь. Налился горечью да болью с девчачьим сидром пополам.

      Почти всё пространство кухоньки занимает большая беленая печь. На ней, за ситцевой занавеской, кто-то громко сопит.

      – Кто там? – спрашивает Тимофей.

      – Это один несчастный человек, – отвечает девчонка. – Мама приютила его. В теплое время года он живет в летней кухне. Но сейчас ещё бывает холодно ночами и он спит на печи.

      – Да кто ж таков?

      – Инвалид Гражданской войны. Старик.

      Девчушка оглядывает кухоньку. Ищет подходящую посуду, находит лишь стаканы да чашку с отбитой ручкой. Сейчас ради него выставит лучший сервиз. Добрая. Экие забавные у неё кудряшки, а личико серьезное. Глаза блестят. Пожалуй, хороши эти глаза, но не такие глубокие, как у Веры. Эх, потонул он в омуте! Неужто