В эти столь много определяющие мгновения, жизнь по обе стороны Рубикона замерла, предоставляя противостоящим сторонам либо сделать выбор со всеми вытекающими из него последствиями, либо не делать оного, и принять участие в том, что из этого проистекало.
Евгений Семенович прекрасно понимал то, что тот человек, который пытается поймать его сейчас в рамку прицела, в данный момент понимает гораздо больше, чем бы ему, то есть Евгению Семеновичу, хотелось. И, вполне осознавая, то, что и его сейчас выцеливает вполне опытный боец, он ослабил поводок, тем самым оставив без инструкций своего обреченного подопечного. Таким образом, пауза затягивалась, и обоим стрелкам в этой ситуации приходилось уповать на случайность, которая в подобные моменты обязательно являла себя в своем бесконечном многообразии, но в чью именно пользу она срабатывала, без разъяснения свыше не мог сказать с точностью никто.
Случайность, повинуясь своим, никому не ведомым таинственным законам, не заставила себя долго ожидать, причем Евгений Семенович даже не сразу поверил в свою удачу, благо, что все-таки сумел вовремя ей воспользоваться. В самый тихий момент сцены противостояния он вдруг услышал, как в темноте в ожидаемом направлении из кого-то обильно и поэтому достаточно шумно выходят скопившиеся внутри газы. Затем послышалось короткое матершинное слово, обозначающее запутавшуюся в любовных интригах женщину, и этого Евгению Семеновичу оказалось вполне достаточно…
Стрелял он одиночными, и уже после третьего выстрела почувствовал, что цель поражена, выпустив, на всякий случай, еще одну пулю, он поднялся во весь рост из своей засады, и без страха шагнул по направлению чучела с карабином.
– Ну, что, дяденька… На этот раз не прокатило? – Его собеседник на вопрос никак не отреагировал, только ствол его карабина нырнул еще ниже, как бы подтверждая, собственную бесполезность.
– Ты уже не молчи, солдатик… Даю тебе время покаяться… После чего и помереть безболезненно и вполне достойно… – Понимая то, что он глубоко не прав, из-за порой невыносимо саднящей сердечной боли, Евгений Семенович все-таки не упускал случая поглумиться над, тем, кто слабее, и уже фактически побежден. Однако этот персонаж явно отказывался причислять себя к таковым.
– Кто ты такой, что бы я перед тобою каялся? Тебе жить осталось только одну минуту, и то, превозмогая боль… – Фигура перед Евгением Семеновичем отбросила в сторону погибшего бесполезный карабин, и вынула из-за пояса, сверкнувший в лунном свете, кухонный тесак размером с абордажную саблю.
В полуночном сумраке Евгений Семенович не мог