– А при том, что наследница.
– Не она – сын. Брак давно расторгнут, лет восемь назад.
– А не расторгнут, не расторгнут. Они разъехались, и все. А в марте он ее уволил из театра! – радостно сообщил Гавриков и сел на подоконник.
– Она сама ушла.
– Ушли, ты хотела сказать.
– Михаэль, ее не было в городе в эту пятницу. Да и какая мать стала бы так вот убивать театр, где танцует их сын, между прочим?
Мне не нравилась насмешливая агрессивность Гаврикова, впрочем, обычная по понедельникам.
– Тоже мне ценность, – хихикнул Михаэль. – Театров этих понаоткрывали…
– В сравнении с пивными точками – конечно.
– Вот тут ты не права. Пивные рестораны, но не точки. И посидеть-то негде… Да, жалко твоего Крутилова. Пошли, помянем, что ли?
– И это наши кавалеры, – вздохнула Жанетта. – Прочь, гоголевские персонажи! – И вдруг присвистнула: – Ой, Лизавет, а вдруг они нас точно так же видят?
– Кто?
– Ну, Михаэль… и этот, Долгих из «Вечерки». Он знаешь кто? Он – фокстерьер: энергии много, толку мало. Глазенки выпучит и бегает, бегает…
– Я, думаю, они не видят нас вообще.
– Что?
– Ну, смотрят: вроде женщина… И все. А сколько лет и что на ней, какая там прическа-туфли – ни боже мой.
– Как? Почему?
– Не знаю. Так устроены. У нас тут до тебя один работал, так он нас с Галкой вечно путал.
– Вас? С Галкой?
– Ну да.
– Но Галка – темная, круглолицая, с короткой стрижкой и на размер тебя побольше. А ты – ты высокая, рыжая, с хвостом!
– И что? Им все равно: что я, что Галка…
– Чего же мы тогда стараемся, тратимся на шопинги и пилинги?
– Не знаю. Чтоб занять себя, должно быть.
К двенадцати поехала в театр на похороны. Еле-еле пробилась. Еще бы чуть-чуть – и осталась на улице. Несмотря на жару и закрытие сезона, люди шли и шли, и из страха Ходынки администрация перекрыла все входы и выходы. Тогда они встали широким кольцом на площади перед театром и слушали панихиду из репродуктора. Как во время войны.
Гроб на сцене утопал в цветах, и это был самый ужасный и самый впечатляющий спектакль Георгия Крутилова. Я боялась к нему приближаться…
Неделя без Жанны казалась бесконечной. Тем радостней была встреча и упоительней ее отчет о поездке в Германию, подробный и красочный.
Больше всего на свете Жанна не любила самолеты: ее укачивало. А тут перелетов получалось три штуки. Шесть взлетов-посадок, потому что сначала они зачем-то приземлялись в Екатеринбурге, затем – во Франкфурте-на-Майне и уж только потом – в Ганновере, где и проходила эта ЭКСПО.
– Да еще и видов никаких: скорее всего, думала, сплошь дядьки с животами, так что я заранее пыталась не обольщаться. И все-таки: от ЭКСПО не отказываются, тем более, что женщин в делегации практически нет. В общем, настроение было еще то…
Проходя регистрацию в шесть утра и потом, тоскливо разглядывая соседей по «отстойнику»,