Он не был учёным в чистом виде, не числился в ряду блестящих изобретателей, не осталось после него формулы Царёва, как не существует на свете конкретно и того, что можно потрогать руками или понятным образом изобразить на бумаге. Просто он был гений, генератор идей, провидец, первопроходец, прародитель, полководец и ещё много кем он был, а с них иной спрос…
Он одним коротким движением задрал её длинную юбку и закинул полу к ней на спину. Там оказались тёплые вязаные гольфы и больше ничего, только то, что эта женщина принесла ему отдать. Она была готова к их встрече заранее, всё уже зная и чувствуя наперёд. Он и взял это. Брал порывисто, задыхаясь от желания, пережимая собственную гортань и одновременно пытаясь перекрыть ей ладонью рот, из которого прорывались лишь едва сдерживаемые ею глухие мычания – той, чьё имя он, кажется, так и не удосужился узнать. Он выбросил заряд, мощный и страстный, передёрнувший всё его тело от щиколоток и до корней волос на голове. И тут же продолжил вновь, уже не с тем напором, но всё ещё с какой-то злой в своей неукротимости, почти сумасшедшей и дико голодной мужицкой страстью. Ему казалось, ещё немного – и пускай рушится мир, пусть летит всё к чёртовой матери со всеми их ракетами, звездолётами, носителями бомб и прочих орудий убийства человеком человека, а это важней, это правильней и честней, даже несмотря на то, что идёт кровавая война и он, вместо того, чтобы отдавать силы родине, пребывает в спецтюрьме, где труд его смело можно делить на три или даже на семь, потому что всё равно он тут недочеловек, но зато он делает сейчас своё, быть может, самое последнее дело на этой земле…
Она снова начала стонать, и стон этот начинал переходить в уже неуправляемый хрип; тогда он сжал её грудь и ощутил, как уже на самом пределе работает её сердечный насос, едва справляясь с притоком крови, страсти и отчаяния. И снова ему пришлось прикрыть ей рот: прежнего страха не было, чувство это перешло в ощущение привычной опасности, требующей осторожности, и потому, бросив беглый взгляд на настенные часы, Царёв разом прервал объятья и отпрянул назад. Быстро заправил брюки и развернул её лицом к себе. Они поцеловались. Она едва успела оправить задранную юбку, как дверь со скрежетом распахнулась и равнодушный голос вертухая гнусаво сообщил:
– Закончили, время! Гражданка Царёва, на выход…
Они даже не успели присесть, уж не говоря