– Да.
– Как и каждый вечер.
– Точно.
– Какой оседлый железнодорожник: от макушки до пят.
– Куда ты, к слову сказать, ездила сегодня на поезде?
– Не твоё собачье дело. Ты в любом случае идёшь в «Коммерс». Мне по пути. Оставь свой велосипед здесь, я немного пройдусь с тобой.
На следующий вечер к закату солнца Луиза вновь ждала Леона у пятого платана, через день опять, так же, как и через два дня. На путь в пару сотен метров у них уходило по часу и больше, поскольку шли они медленно, часто останавливались, без причины переходили на другую сторону улицы, а то и возвращались немого назад, и при этом говорили без умолку. Они говорили о мелочах и пустяках: о сигарах мэра, о почтальоне, который якобы был внебрачным сводным братом мэра, о вокзале и о познаниях Леона в современной технике связи, о старом Бартельми и его безрассудной любви к Жозианне, о злой собаке, которая сидела на цепи перед слесарной мастерской и пугала школьников, о вкусных шоколадных эклерах в католической булочной, о вдове Жуно, которая ездит к своей сестре в Компьень именно в те дни, когда и священник едет в Компьень на пастырскую миссию; они говорили о песчаном карьере за вокзалом, в котором можно найти окаменелые зубы акулы периода миоцена, о чёрной Мадонне в церкви и о лесочке рядом с федеральной дорогой, в котором скоро должны были поспеть вишни, а ещё они говорили о романах Колетт, которые Луиза прочитала все до одного, а Леон, правда, нет.
Начиная с третьего вечера, Луиза рассказывала о своей работе ангелом смерти. Леон молчал, глядя на верхушки деревьев, и слушал. Потом он рассказывал о Шербурге, о канале, об островах и красочном парусном ялике, Луиза молчала, внимательно смотрела ему в лицо и притворялась, что слушает.
Но когда он однажды хотел спросить её, откуда она родом, она перебила его и сказала:
– Никаких вопросов. Я ни о чём тебя не спрашиваю, и ты не спрашивай меня.
– Согласен, – ответил Леон.
Когда они разговаривали, Леон держал руки в карманах и играл маленькими гальками в футбол. Луиза курила одну сигарету за другой, жестикулировала и то и дело то уходила от него, то возвращалась, чтобы проверить, понимает и одобряет ли он то, что она сказала. Леон понимал и одобрял всё, что она ему говорила – просто потому, что это говорила она.
Он находил её улыбку красивой, потому что это была её улыбка, он любил её ободряющий пытливый взгляд, потому что именно её зелёные глаза смотрели на него, как будто спрашивая: «Скажи мне, ты ли это? Это правда ты?» Его пленяли выбившиеся прядки на её лбу, потому что это были её прядки, он смеялся над её пантомимами, когда она изображала мэра, закуривающего сигару, потому что это были её пантомимы.
Уже во время первой прогулки они заметили, что жители городка поглядывают на них из-за своих занавесок, и поэтому держались на виду и говорили особенно громко и чётко, чтобы каждый, кто хочет, мог услышать, о чём идёт их разговор. Дойдя до кафе «Дю Коммерс», они ещё немного стояли, а потом прощались без поцелуев или рукопожатий.
– До свиданья, Луиза.
– До свиданья, Леон.
– До завтра.
– До завтра.
Потом она исчезала за углом, а он заходил в кафе и заказывал стакан бордо.