А я смотрю на нее и молчу. Не поздоровался, не поклонился. И вдруг через подоконник к ним выпрыгнул. Она улыбнулась, а тетка страшные глаза мне делает и говорит: «Вот он вас проводит, он вообще-то скромный парень и в окошки не прыгает, это не знаю что на него нашло». Стратег. Полководец.
Довел ее до квартиры при лазарете. Иду назад. Голова кругом. Смотрю: навстречу тетка. Мы остановились посреди дороги и стоим. Тетка спрашивает: «А говорили-то вы о чем?» Я сразу вспомнил, о чем говорили, а пока возвращался, не помнил. «О тебе», – отвечаю. О чем, спрашивается, я мог с ней заговорить, что сказать? Она сама начала разговор. Велела, чтобы тетка непременно пришла к ее отцу, доктору, показать глаз. Тетка ведь с черной повязкой ходила, и глаз болел часто. Потом спросила, как это вышло, что я тетке и сын и племянник. Тогда у меня развязался язык. Рассказал. Может, и складно. А может, и нет. Но я понял, что в ней сразу покорило тетку. Обаяние сказочное. Юное лето земной жизни. Она слушала с таким светлым сочувствием, с таким внимательным доверием, что хотелось сразу и защитить ее, и у нее искать защиты.
Тетка спрашивает: «А сказала она на прощанье, что так, мол, и так, мы теперь знакомы, заходите как-нибудь в гости по соседству?» Я даже удивился: «Нет, поблагодарила и ушла». Тетка расстроилась: «И зачем было обо мне говорить! Что интересного! Не разглядела тебя, не сумел ты показаться». Но мне об этом не думалось. «Пойду, говорю, пройдусь». Головой кивает: «Иди-иди, так и надо»
Ноги сами принесли к тому дому, вышитому золотым кирпичом. Стою, вспоминаю, как вот этот узор над окном выводил, и о ней думаю. Даже не думаю, а вижу ее мысленно. Вдруг как из-под земли появляется полицейский с фонариком: «Что такое? Чего торчишь тут целый час?» А у меня вдруг губы разъезжаются, улыбаюсь во весь рот. Он остановился рядом, немолодой, усы седые, в свете фонарика бляха блестит. Смотрит грозно и голос повышает: «Чего по ночам шляешься?» Но тогда полиции уже не боялись. «Ничего, говорю, красиво». Он покрутил пальцем у виска и потопал дальше охранять. А ночь лунная, все окна спят, и она, наверное, спит.
И вдруг все вокруг проявилось, как на переводной