Кукутис никогда в жизни не брал в руки газету специально. Всякий раз газета попадала ему в руки случайно и всякий раз он потом жалел, что принялся ее читать или просматривать. Первый раз он пережил подобное, когда какая-то газетка, кстати – тоже на немецком – залетела к нему в окоп благодаря ветру. Ветер, видимо, вырвал ее из рук какого-нибудь офицера и понес по обугленной войной земле над воронками, траншеями и блиндажами.
В той газете писалось о подвигах и о близкой победе. Но писалось на немецком, а рядом с Кукутисом в окопе сидели канадские солдаты. Кто-то курил, кто-то писал письмо на колене, подложив военный планшет. А Кукутис читал немецкую газету и дошел до странички солдатских анекдотов. Сначала даже обрадовался, подумал, что сейчас переведет канадцам немецкие солдатские анекдоты и они вместе посмеются. Но немецкий солдатский юмор не вызвал даже малейшей улыбки. И тогда наслюнил Кукутис палец и высунул его из окопа, чтобы проверить направление и силу ветра. Ветер дул в тыл. «Ладно, – подумал Кукутис, – пускай там почитают!» и подбросил газетку вверх. Ветер ее подхватил и сразу поднял на пару метров над землей. Тут же прозвучал выстрел и газетка дернулась, пораженная пулей, но что ей, газетке, от пули? Ничего. Дернулась и дальше по ветру полетела. А немцы ей вдогонку еще пару пуль пустили. А потом бахнули из пушки.
Оборвал свои воспоминания Кукутис. Не любил он об этом пушечном выстреле вспоминать. Все пытался выудить из своей памяти что-нибудь более раннее, что-нибудь довоенное, из детства. Но детство если и вспоминалось Кукутису, то казалось чужим, а не его собственным. Может, потому, что не сохранилось у Кукутиса своей детской фотографии. Не сохранилось, но и не было никогда. Не сохранилось и фотографии родителей, что, если задуматься, было чем-то необъяснимым. Ведь и самих родителей Кукутис не помнил, а из-за этого иногда возникало в его мыслях сомнение – а были ли у него вообще родители? И тогда на помощь приходила память, вытаскивавшая из далекого прошлого голос матери, зовущей отца ужинать: «Марцелиус, где ты? Иди за стол!»
– Марцелиус, – нежно прошептал Кукутис, обрадовавшийся неожиданно теплым воспоминаниям.
– Можно? – спросил вдруг Кукутиса неизвестно откуда появившийся перед ним бомж. Спросил по-немецки с балканским акцентом и указал взглядом на газету.
Кукутис кивнул. Бомж взял газету и потопал по очищенной от снега аллее парка. Дошел до следующей скамейки, постелил на нее пару страниц газеты, уселся сверху и, развернув оставшиеся в руках страницы, углубился с серьезным видом в чтение.
Глава 33. Сейнт