Катя держала зеркало на вытянутой руке и поворачивала головой.
– Поправь мне на спине! – протянула ему расческу и ножницы. – Только аккуратно!
– Как получится.
– Мне надо ровно! – сердито прикрикнула она.
Ревниво следя в зеркале, Катя направляла его движения:
– Начинай расчесывать от затылка!.. Мягче! Не дергай! Не дергай, я сказала!..
Будто в парандже, сидела она в распущенных по лицу, плечам и спине волосах. И Сане казалось, что в ее образе сейчас нет ничего лишнего.
– Зажимай меж пальцев и закручивай!
Саня зацепил расческой верхний слой волос и повел его волною вниз. Волосы влажно скрипели.
– Ровняй две стороны, – приказывала Катя. – Чтобы они плавно сошлись на спине!
Но внутри у Сани что-то бунтовалось: ему хотелось взбуровить ее волосы, так славно пахнувшие влажным сеном. Он прижался низом живота к ее спине и, смутившись, быстро отпрянул. Расческа застряла, обнажив край девичьего уха, похожего на рыжик в траве.
– Стриги вот на сколько, – Катя была занята своими мыслями и не заметила его смущения.
Она прислонила ладонь к волосам, показывая, на сколько нужно стричь, хотя Сане жалко было каждый сантиметр.
Ножницы кромсали толстые пряди, издавая безжалостный хрумкающий звук.
– На столько?
– Тупые! – поморщилась Катя. – Ровно делаешь? Не дергай! Как овцу стрижешь!
Она нагнулась к зеркалу, и Саня тоже склонился над ней: в разрезе ночной рубашки увидел смуглые озябшие груди и крестик меж ними.
– Я сказала: закручивай край от себя и стриги! А то получится как под горшок!
– Ты не замерзла?..
– Какие-то лохматушки! – возмущалась Катя, не слыша его заботу. – Неровно! Слева еще снимай! Ну-ка, покажи, сколько зацепил? Опять как попало!..
В сердцах Катя сама взлохматила волосы, разметав их во все стороны. Затем собрала обеими ладонями в одну косу, подняв ее над головой, как пучок Чиполлино. (На открывшейся шее вспыхнули розовые пятна.) Вытянутые руки поочередно перехватывали косу, закручивая ее так, будто они танцевали танго втроем.
Затем волосы вновь упали на плечи:
– Стриги!
Ножницы клацали, зубы Сани тоже мелко стучали, и он сжимал их, чтобы не выдать своего волнения. Временами он поглядывал в зеркало: лицо Кати замерло в каком-то ненасытном напряженном ожидании.
Ее рубашка была покрыта волосяной стружкой.
– Поправляй расческой и выравнивай!
Саня уже не слушал ее. Ему нравилась та затаенная покорность, с какой Катя сидела перед ним. И та чуткость, с какой девушка улавливала каждое его движение, осторожно поддаваясь ему. Волосы падали темными лохмотьями на белую рубашку. Саня невольно стряхнул их с бедра, ощутив сквозь тонкую ткань обжигающее тепло женского