Но я мотал головой: мне неизвестно. А он опять рассмеялся и так громко прикрикнул на меня, что до холмов предгорий долетал его голос и вернулся к нам эхом.
– Но тебя-то, тебя как зовут? Свое имя ты знаешь?!
– Меня зовут Булут.
– Булут? – он удивился. И в то же время словно успокоился, будто и правда он думал, что я могу не знать своего имени.
– Ну хорошо, об отце твоем не будем… Но мать свою ты знаешь?
– Нет, и ее не знаю.
Опять на мгновение замолчал. И уставился пристально на меня.
– Издеваешься надо мной?
– Нет, правду говорю.
– Так как же? У кого ты живешь?
– Я живу у Мирана.
– Мирана?
– Мир-Али.
– Ага. Но я этого имени не знаю. Я сам нездешний, но в краях этих давно и все новости слышу, народ ведь туда-сюда ездит, рассказывает. Таким путем я многих знаю. И ближних, и дальних, и тех, кого не видел ни разу. Так, значит, Мир-Али тебе не отец?
– Нет. Он меня нашел.
– Нашел?
– Нуда, у ручья Атгули!
Опять он захохотал, подняв голову к небу, и смеялся еще дольше, чем прежде. Смеялся до слез, хотя дым теперь из его рта не шел, так как новую цигарку он не успел закурить. Смеялся, оскалив зубы – желтые-желтые, гнилые наверняка. Зубы заядлого курильщика… И я тоже засмеялся. Уж не знаю, почему. Как-то весело мне с ним было. Он сказал:
– Ты парень занятный. Если мне нужен будет подручный, обязательно приеду и тебя заберу. Значит, Мир-Али нашел тебя у ручья? Хорошо, что не на улице и не в золе очага, – как, знаешь, Мальчика-горошину из сказок? Так дети появляются тоже. А еще рассказывают: аист, мол, принес. Те самые аисты, которые, бывает, в свои старые гнезда возвращаются, если их, конечно, не подстрелят. Скажи-ка мне: у вас аисты бывают в деревне? Может, и тебя аист принес, а тебе невдомек? Ты когда-нибудь в аистиные гнезда заглядывал? Аист – птица кочевая. Улетят, а потом в их гнездах много чего находят. Вот я и думаю, что один из них тебя принес. Наверняка так оно и было!
И опять он смеялся, задрав голову к небу, а потом вдруг погрустнел и сказал:
– В оставленных гнездах много чего находят, кроме одного – тепла. Сунешь руку и сразу поймешь: улетели навсегда, и Аллах им судья…
Не понимал я его. Я лишь слышал крики этих птиц, но самих их за облаками не видел, даже во время перелета. Однако важно мне теперь было не то, что говорит старик, а то, что в руках у меня красивая рубашка, один вид ее доставлял мне наслаждение. Теперь больше не надо будет носить вонючие рваные армяки Мирана. Такие заплатанные, что не поймешь, какого они были цвета сначала.
– Ну что ж, прощай!
Старик, прежде чем сесть в седло, кинул мне несколько монет.
– На вот, возьми!
– Зачем это?
– Лишнего дал!
– Как это? Ты же сам сказал, что пять риалов.
Он меня будто не слышал. Окутавшись табачным дымом, он тронул в путь мула, и вот уже говорил сам с собой, и мотал головой… Такова уж, видимо,