– Ну решился? – настаивал я. Практика перед освобождением не помешает. – И тебе хорошо, и мне польза.
– А, – махнул рукой Блам, – давай! Рубашку снимать?
– Не нужно, – покачал я головой.
Блам расправил плечи, положил ладони на колени, как ученик перед лектором, и застыл, словно с него собирались писать картину. Полные любопытства глаза уставились на меня.
Волнительно. Давненько не колдовал. Кажется, с тех самых пор, как подлечил ноги Бламовой женушке. Да и над кем тут колдовать-то? Только что над крысами или вот над тюремщиками. И магов, как назло, среди узников нет. Где силы восполнить? Ох, воля-волюшка. Ох, некромаги-некромаги. Спите спокойно. До поры до времени.
От прежнего могущества остался один пшик. Змейка, способная испугать разве что простолюдина, и дюжина безвредных огоньков. Ничего грандиозного и смертельного. Но все равно очень волнительно. Прямо мурашки по коже. Чувствую себя стрелком, чьи ловкие пальцы вечность не натягивали тетиву. Митран, цепляя сегодня запыленный меч, наверняка ощущал нечто подобное. Подлец.
– Скоро? – прошептал Блам, будто перед ним свершалось таинство таинств.
Отчасти так и было, если примерить на себя разум надзирателя.
– Скоро-скоро, – улыбнулся я, разглядывая собственную ладонь. – Ты не волнуйся.
Еще неизвестно, кто из нас двоих больше волнуется. Может, попросить его закрыть глаза, чтобы легче было раны латать? Вдруг дернется с перепуга, а обжечь его как-то не хочется. Нет, Блам мужик справедливый. Но мало ли что? Плеть-то у него – зависть тюремщика; из кожи огненного вепря плетенная, острыми да ядовитыми шипами покрытая. С такой и в бой идти не страшно.
Я размял пальцы, точно музыкант перед игрой на гуслях. Какой огонек потратить? На воле им – медяк цена. Тут – освещение. Блам нет-нет, да и поблагодарит за огонек, подаренный год назад. Или домашней кухней побалует. Жена у него печет – дай небожители каждому.
Огоньки были одинаковые. Как на подбор – все яркие, каждый размером со сливу. Словно выстроенные на параде солдаты королевского полка. Не к чему придраться. Придется ткнуть пальцем в небо.
И я ткнул. Увы и ах, не в небо, а в надоевший до демонов потолок. Огни желтыми канарейками полетели вниз, оставляя за собой тающие на глазах следы и бросая на унылые стены пятна света – почти незаметные в дневное время.
Блам ахнул. Для него, прожившего в таком захолустье с рождения, летящие сгустки света представляли настоящее чудо. Эх, не видел он, как я, полный сил, бился в лесной глуши с колдуном по имени Грум Зверь. Куда этим тюремным огонькам! Там деревья столетние летели во все стороны да выше леса. Добрая была битва, добрая. Грум не зря получил свое прозвище, и проще вспомнить тех, в кого он не превращался, желая уничтожить меня, нежели перечислять все воплощения старого колдуна. На месте нашей схватки, наверное, по-прежнему ничего не растет.
От Грума не осталось